Я в отличие от многих произношу слово «империя» без ненависти или восторга. Империя есть исторически обусловленная форма государства, которая может быть омерзительна, как и любая форма государства. «Зависеть от царя, зависеть от народа — не все ли нам равно?» (А. С. Пушкин). Возможно, империя более, чем другая форма государства, может подавлять человеческую личность, но она же способна создавать своды законов, наиболее полно регламентирующих отношения личности и государства (Римская империя и кратковременная империя Наполеона). Кроме того, в империях на ограниченной, но географически связанной территории осуществлялась идея всеземного единства, мимо которой человечеству все равно не пройти. Вопрос не в том, плоха или хороша империя, вопрос в том, сумела ли она стать орудием (пусть страшным, но временно необходимым) для сил и законов высшего порядка, сумела ли она имперскими средствами поучаствовать в укоренении в земную почву новых духовных прозрений, как, к примеру, Римская империя, в недрах которой христианство сделалось вселенской религией и которая погибла, оставив миру это прошедшее имперскую школу христианство. (Другой вопрос, во что обошелся этот симбиоз с империей самому христианству, во что стало сочетание кесарева с Боговым.)
Единство России (в любых формах) может быть сохранено и возрождено, да и сами эти формы могут быть выработаны лишь при неосознанной, а лучше осознанной, апелляции к крупным реалиям, идеям, образам и силам, которые предопределили имперское единство на территории, именовавшейся древними греками Скифией.
Жителям нашей страны, преимущественно великороссам, но не только им, присуще глубоко вживленное в сознание ощущение ее «великости» (пусть хотя бы территориальной). Единый социальный организм у нее не сможет существовать, не осуществляя в чем-либо — в неком ли новом крупном понимании своей и мировой реальности, в неких ли новых формах деятельности — этой своей «великости». Без этого «архетипа великости», чувства избранности, предназначенности и «всемирности», возникшего на разных этапах в сознании объединявших это пространство этносов — тюрок, монголов и русских, — не может сложиться органичное единство ядра бывшей империи. Чрезвычайно важно, возродится ли чувство крупномасштабности и значительности всего совершающегося, в частности, в сознании русских и великороссов, которым еще в эпоху Древней Руси, еще до того, как она стала «Великой Россией», великой в территориально-военном отношении, было таинственно дано некое чувство всемирной предназначенности и святости своей земли («земля святорусская» русских былин) и которые до сих пор объективно являются связующим этнокомпонентом на большей части бывшей империи.
Чувство «великости России», в сущностном ядре которого нет ни национализма, ни шовинизма, которое может не нравиться или пугать (особенно после болезненных форм, в которые оно отливалось недавно), есть данность, нуждающаяся в наполнении реальным современным содержанием, данность, географически коренящаяся хотя бы в том, что Россия, даже если в ней останутся лишь территории с преобладающим великорусским населением, все равно будет территориально крупнейшим государством в мире. И управлять им, исходя только из перспективы экономического процветания (которое труднодостижимо) или идеи сильной государственности ради сильной государственности, невозможно.
Все сказанное не означает, что я недооцениваю роль великих экономических преобразований, которые начинают ныне с таким трудом и с такой целеустремленностью парламент, правительство и президент Российской Федерации. Хотя я знаю, сколь трудным, тяжелым в моральном отношении и опасным физически будет в стране период восстановления частной собственности и «первичной капитализации», но через это придется пройти, в чем-то вернувшись к 1861 году, а в чем-то — к Петру и даже к Рюрику. Что поделаешь — опять начинается история, история «как у людей», то есть у людей, продолжающих традиции европейской цивилизации.
Мы вновь «рубим окно в Европу», но ныне мы вступаем в «Европейское сообщество» после тотального поражения, которое потерпела Советская империя в борьбе с историей, с личностью и с Богом (если только борьба с Тем, Кто и что обозначается этим именем, не является составной частью Его самораскрытия в частном случае нашей реальности). Да и Европа уже другая. Ныне многие европейские нормы и институты охватили не только Северную Америку, но частично и Ближний Восток (Израиль, отчасти Турцию и Египет), и Индию, и Дальний Восток — особенно важна роль Японии, сумевшей сочетать своеобразие этнопсихологического склада и обычаев с европеизацией социально-политической и экономической жизни. Так что ныне мы окружены Европой в широком смысле со всех сторон, и двери (а не окна) надо «рубить» во всех направлениях, горько сознавая, что Япония и Южная Корея ныне во многом более Европа, чем мы.