Солнце, стоявшее в зените, когда скиф ступил на мостовую безлюдного города, уже спряталось за зубцы стен. Скилл осмотрел несколько десятков домов, поражающий своим великолепием дворец, три посвященных неведомым богам храма, но нигде не нашел ни глотка воды. Не смог он обнаружить и ворот. Создавалось впечатление, что жители проникали в свой город по воздуху или сквозь стены.
— И не пили воды, — пробормотал Скилл, едва ворочая распухшим языком.
Он окончательно выбился из сил и терял сознание от жажды. Злобная аура, исходившая от города, подобно жернову давила на Скилла, пытаясь подчинить волю воина. Любой цивилизованный человек давно покорился бы этой силе, но только не тот, чьей родиной была дикая Скифия. Тонкий налет цивилизованности, приобретенный им во время скитаний по Мидии, Парсе, Ионии, далеким восточным странам, не мог разрушить душу сына степей. Как и всякий скиф, Скилл был отважен, вынослив и неприхотлив. Он полюбил тонкие вина и изящных женщин, но мог обойтись мутной брагой и засаленной бабенкой из кибитки какого-нибудь гирканца. Боги востока и запада, севера и юга не оказали ни малейшего влияния на сознание безбожника — скифа, верившего лишь в острый меч, выносливого коня и верного друга.
Тяжело передвигая отекшие от долгой ходьбы ноги, Скилл вошел в небольшой храм, украшенный фризами со сценами неведомых битв. Это был храм Меча — Веретрагны, бога войны и победителей. Внутри храма царил полный беспорядок, особенно сильно ощущаемый в этом до блеска вычищенном городе. Скиллу невольно подумалось, что здесь сводили счеты рассерженные великаны. Прекрасные мраморные фризы, украшавшие стены святилища изнутри, были безжалостно иссечены, статуя Веретрагны сброшена с постамента и расколота на мелкие кусочки, принесенные в жертву богу военные трофеи: мечи, щиты, доспехи, бронзовые кольца — свалены в кучу и загажены нечистотами.
Скилл нахмурился. Кому понадобилось осквернять храм Веретрагны, бога-воина? Подобное кощунство не мог позволить себе ни парс, ни иониец, ни согдиец, ни даже живущий на далеком севере савромат. Воины всех народов чтили Веретрагну и приносили ему искупительные жертвы. Кто же отважился на бесчестье?
Размышляя над этим, Скилл обошел храм. Он осмотрел всю его парадную часть и хотел уже вернуться на улицу, когда чуткий слух скифа уловил шорох, исходивший из внутренних покоев, где, судя по всему, некогда жили жрецы Веретрагны. Там кто-то был. Скилл бросился бежать по бесконечной анфиладе залов, уходивших глубоко под землю. Звук, потревоживший его слух, становился все явственней. И наконец Скилл обнаружил, откуда он исходит. В огромном подземном зале, тускло освещенном шестью коптящими факелами, висел на стене человек. Голова и лицо его были обриты наголо, иссеченные шрамами руки пронзали огромные медные гвозди, вбитые в деревянные брусья, прикрепленные к стене в форме креста. Человек негромко стонал.
Чтобы продлить агонию, мучители распяли его не под палящими лучами солнца, а в прохладной пещере; дабы усилить боль, они повесили казнимого всего лишь в локте от падающей с потолка струйки воды, но, какие бы усилия он ни прилагал, ему бы не удалось дотянуться до неё губами.
Вода!
Забыв обо всем на свете, Скилл кинулся к живительной влаге и подставил пересохшую глотку под ослепительно прозрачную струю. С каждым глотком силы возвращались к кочевнику. Он уже напился, но не мог заставить себя оторваться от этого лакомства, чей вкус был слаще вкуса хаомы. Слаще…
Слабый стон вернул Скилла в реальность. Распятый очнулся и с удивлением смотрел на пришельца. Скилл зачерпнул горстями воду и поднес ее к губам страдальца. Человек жадно припал к влаге, ладони мгновенно опустели. Скиллу пришлось наполнять их, вероятно, раз двадцать, прежде чем казнимый, напившись, откинул голову назад. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, затем распятый спросил: