Так они достигли стены, очутившись у которой скиф почувствовал, что в его душе нарастает чувство, похожее на необъяснимый страх. От города исходила ощутимая злоба, которую почувствовал сначала конь, а теперь и всадник. В полуденный зной черные стены должны были быть нагреты не хуже раскаленной печи, но от них веяло ледяной стужей. И тишина. Тишина, не свойственная месту, где живут люди.
Скилл решил осмотреться. По-прежнему ведя на поводу Черного Ветра, скиф обошел город, но не обнаружил ни одних ворот. Похоже, ворот вообще не было, а если они и существовали, то неведомые мастера вделали их в стену столь искусно, что глаз Скилла не смог обнаружить ни малейшего выступа или щелочки.
Как попасть в город?
Это стало бы проблемой для любого путника, но не для Скилла. В зубцах черных стен были проделаны небольшие бойницы для стрельбы из лука. Скиф решил воспользоваться одной из этих бойниц, чтобы взобраться наверх.
Привязав к стреле легкую, но прочную «кошку» с тонким крепким и очень длинным шнуром, Скилл натянул и отпустил тетиву. Стрела попала в амбразуру и исчезла за стеной. Скиф потянул за шнур, вскоре показалось оперение стрелы. Более шнур не подавался — «кошка» надежно зацепилась за край стены.
Скилл начал восхождение. Перебирая руками шнур и отталкиваясь от стены ногами, то и дело соскальзывающими с идеально отполированной поверхности, скиф поднимался все выше и выше, пока наконец не перебрался через каменный зубец.
Тяжело дыша, он поднялся на ноги и осмотрелся. Скилл находился на боевой площадке стены, перед ним простирался загадочный город: великолепные дворцы и храмы, богатые усадьбы и небольшие домики ремесленников. Белый и пепельный мрамор, красный с прожилками гранит, синеватый базальт. Лишь очень могущественному владыке было по силам доставить такое неисчислимое количество редкого камня в этот отдаленный уголок пустыни.
Но этот красочный город поражал не только своим великолепием, но и запустением. Страшным и таинственным. На чисто выметенных улицах не было видно ни одного живого существа. Не слышно ни единого звука — ни человеческого голоса, ни конского ржания, ни рева верблюдов.
У стены, привлекая внимание хозяина, зафыркал Черный Ветер. Скилл втянул наверх шнур и крикнул коню:
— Обожди меня! Скоро я вернусь с водой.
После этого он бросил шнур на землю и ловко съехал по нему вниз. Проверив на всякий случай, легко ли выходит из ножен акинак, кочевник двинулся вдоль по улице, озираясь по сторонам. Он миновал беломраморную статую, изображающую какого-то жабоподобного идола, черное жерло огромного, уходящего под землю храма. Ни малейшего признака жизни.
Скилл решил проверить, обитаемы ли жилища. Выбрав скромный, беленный известью домик, кочевник толкнул рукой легкую дверь.
Чистота и порядок. Идеальные чистота и порядок. Ни небрежно брошенной тряпки, ни пылинки, ни паутины под потолком. Кухонная утварь аккуратно расставлена по полкам, в разделочную доску воткнуты два медных ножа и небольшой топорик. Обеденный зал — стол из тика с крохотной царапиной на тщательно отполированной поверхности, недорогие чистые ковры на полу и на стенах, деревянный ларь, три низенькие скамеечки. Спальная комната — матрас, брошенный прямо на пол, скамейка, ларь, глиняная фигурка закутанного в плащ божка. Все аккуратно и опрятно. Ни малейшего намека на то, что хозяева спаслись бегством или погибли из-за внезапного нашествия или черного мора. Казалось, они вышли ненадолго и скоро вернутся. Но в атмосфере помещения витал некий отголосок вечности, шептавший на ухо Скиллу, что жители покинули этот дом не одну сотню лет назад. Не одну сотню… Немало озадаченный увиденным, скиф вышел на улицу и побрел дальше, надеясь найти воду.
Солнце, стоявшее в зените, когда скиф ступил на мостовую безлюдного города, уже спряталось за зубцы стен. Скилл осмотрел несколько десятков домов, поражающий своим великолепием дворец, три посвященных неведомым богам храма, но нигде не нашел ни глотка воды. Не смог он обнаружить и ворот. Создавалось впечатление, что жители проникали в свой город по воздуху или сквозь стены.
— И не пили воды, — пробормотал Скилл, едва ворочая распухшим языком.
Он окончательно выбился из сил и терял сознание от жажды. Злобная аура, исходившая от города, подобно жернову давила на Скилла, пытаясь подчинить волю воина. Любой цивилизованный человек давно покорился бы этой силе, но только не тот, чьей родиной была дикая Скифия. Тонкий налет цивилизованности, приобретенный им во время скитаний по Мидии, Парсе, Ионии, далеким восточным странам, не мог разрушить душу сына степей. Как и всякий скиф, Скилл был отважен, вынослив и неприхотлив. Он полюбил тонкие вина и изящных женщин, но мог обойтись мутной брагой и засаленной бабенкой из кибитки какого-нибудь гирканца. Боги востока и запада, севера и юга не оказали ни малейшего влияния на сознание безбожника — скифа, верившего лишь в острый меч, выносливого коня и верного друга.
Тяжело передвигая отекшие от долгой ходьбы ноги, Скилл вошел в небольшой храм, украшенный фризами со сценами неведомых битв. Это был храм Меча — Веретрагны, бога войны и победителей. Внутри храма царил полный беспорядок, особенно сильно ощущаемый в этом до блеска вычищенном городе. Скиллу невольно подумалось, что здесь сводили счеты рассерженные великаны. Прекрасные мраморные фризы, украшавшие стены святилища изнутри, были безжалостно иссечены, статуя Веретрагны сброшена с постамента и расколота на мелкие кусочки, принесенные в жертву богу военные трофеи: мечи, щиты, доспехи, бронзовые кольца — свалены в кучу и загажены нечистотами.
Скилл нахмурился. Кому понадобилось осквернять храм Веретрагны, бога-воина? Подобное кощунство не мог позволить себе ни парс, ни иониец, ни согдиец, ни даже живущий на далеком севере савромат. Воины всех народов чтили Веретрагну и приносили ему искупительные жертвы. Кто же отважился на бесчестье?
Размышляя над этим, Скилл обошел храм. Он осмотрел всю его парадную часть и хотел уже вернуться на улицу, когда чуткий слух скифа уловил шорох, исходивший из внутренних покоев, где, судя по всему, некогда жили жрецы Веретрагны. Там кто-то был. Скилл бросился бежать по бесконечной анфиладе залов, уходивших глубоко под землю. Звук, потревоживший его слух, становился все явственней. И наконец Скилл обнаружил, откуда он исходит. В огромном подземном зале, тускло освещенном шестью коптящими факелами, висел на стене человек. Голова и лицо его были обриты наголо, иссеченные шрамами руки пронзали огромные медные гвозди, вбитые в деревянные брусья, прикрепленные к стене в форме креста. Человек негромко стонал.
Чтобы продлить агонию, мучители распяли его не под палящими лучами солнца, а в прохладной пещере; дабы усилить боль, они повесили казнимого всего лишь в локте от падающей с потолка струйки воды, но, какие бы усилия он ни прилагал, ему бы не удалось дотянуться до неё губами.
Вода!
Забыв обо всем на свете, Скилл кинулся к живительной влаге и подставил пересохшую глотку под ослепительно прозрачную струю. С каждым глотком силы возвращались к кочевнику. Он уже напился, но не мог заставить себя оторваться от этого лакомства, чей вкус был слаще вкуса хаомы. Слаще…
Слабый стон вернул Скилла в реальность. Распятый очнулся и с удивлением смотрел на пришельца. Скилл зачерпнул горстями воду и поднес ее к губам страдальца. Человек жадно припал к влаге, ладони мгновенно опустели. Скиллу пришлось наполнять их, вероятно, раз двадцать, прежде чем казнимый, напившись, откинул голову назад. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, затем распятый спросил:
— Кто ты, чужестранец, и как попал в Призрачный город?
Язык, на котором был задан вопрос, не был знаком Скиллу, но походил на говор дрангианцев, который скиф немного знал, и он понял смысл произнесенного. С трудом подбирая слова, кочевник сказал:
— О том же я хочу спросить тебя.
Незнакомец мгновение молчал, затем коротко бросил:
— Фарси?
— Да! — обрадовался Скилл. Прожив пять лет среди парсов, магов и мидян, он вполне освоил их язык.