— Эй, Скип, а что там было в гостинице в субботу? — спрашивает Джефф. — Был там мини-бар?
— Нет.
— А горячая ванна?
Сккккррррччч! Сккккррррччч! Сккккррррчччч!
— Черт возьми, Рупрехт, что ты делаешь? — вдруг кричит Скиппи.
— Горелые тосты — это канцероген, — невозмутимо отвечает Рупрехт, продолжая обдирать несъедобную корку.
— Это что? — переспрашивает Джефф.
— То, что вызывает рак.
— Тосты вызывают рак? — удивляется Марио.
— Да здесь нас никто даже раком не наградит, — замечает Деннис, недовольно оглядывая зал столовой.
— Кан-це-ро-ген, — медленно повторяет Джефф. Сккккррррччч — скрежещет нож по горелому куску хлеба, и вдруг Скиппи хватает Рупрехта за пухлое запястье. Тот смотрит на него с удивлением.
— Раздражает, — говорит Скиппи, смутившись.
Слышен звонок. Томмз Картофельная Башка поднимается и хлопает в ладоши, чтобы школьники несли свои подносы к тележкам.
— Мне нужно кое-что забрать из своего шкафа, — говорит Скиппи остальным.
Уже 8.42, коридоры заполняются заспанными мальчишками в куртках, спешащими на уроки. Новости о субботнем соревновании уже распространились: пока он идет сквозь толпу против течения, к лестнице, ведущей в подвальный этаж, люди, с которыми он никогда раньше не разговаривал, кивают ему в знак признания; другие щиплют за руку повыше локтя или останавливаются поздравить.
— Эй, молодец, Джастер!
— Привет, наслышаны о твоей гонке. Так держать!
— Отлично, Джастер. Когда полуфинал?
Если ты привык к тому, что люди смотрят мимо, или сквозь, или, чаще всего, поверх тебя, то такое внимание кажется очень и очень странным. Теперь двое парней из младшего потока, Даррен Бойс и еще один, Скиппи даже не помнит, как его зовут, откалываются от толпы, чтобы подойти к нему. Даррен улыбается и раскрывает объятья — а потом, в последнее мгновенье, толкает своего приятеля, и тот грохается прямо на Скиппи, который отлетает к стене. Мальчишки смеются, разворачиваются и уходят.
Он поднимается на ноги. В голове у него все еще звучит скрежет ножа по тосту: сккккррррччч, сккккррррччч, сккккррррччч. Таблетка уже перестает действовать. Ш-ш, знаю, спокойно!
Вниз по лестнице, по волнам тел. В этом году, когда он вернулся с летних каникул, оказалось, что все мальчишки сильно изменились. Все вдруг стали долговязыми и нескладными, а говорили только о выпивке да о сперме. Ходишь среди них как по лесу, пропахшему человечиной.
Подвальный этаж заполнен узкими рядами запирающихся шкафов. Они напоминают Скиппи гробы — дешевые деревянные гробы с кодовыми замками. С одной стороны стоит залатанный бильярдный стол, на котором Гари Тулан решительно и красиво отделывает Эдварда “Хатча” Хатчинсона, а дворник Нодди, опершись на свою метлу, смотрит и одобрительно крякает. В нескольких дверях от Скиппи вокруг шкафа Саймона Муни украдкой собралась куча ребят — значит, там у кого-то контрабанда.
— Распылители. Черные дыры. Пятые измерения. Испепелители, — перечисляет нараспев Саймон Муни, наклонившись над полиэтиленовым пакетом. — А еще у нас есть ракеты, шутихи — это самые громкие шутихи, какие бывают.
— А это что такое? — тычет Диармайд Ковени.
— Не трогай. — Саймон недовольно отдергивает пакет и открывает его уже на безопасном расстоянии. — Это, приятель, печально знаменитая Бомба-Паук. Это восемь отдельных фейерверков в одном.
Слышен восхищенный, почти благоговейный гул.
— А откуда они у тебя? — спрашивает Дью Форчун.
— Отец купил на Севере. Он все время ездит туда в командировки.
— Ух ты! А как ты думаешь — он может и мне такие привезти? — затаив дыхание, спрашивает Воэн Брейди.
Саймон обдумывает вопрос, плотно сжав губы, как будто сосет конфету.
— Нет, — решает он.
— Ну, а можешь ты нам продать несколько своих?
— М-м-м… — Саймон опять делает конфетное лицо. — Нет.
— Почему? У тебя же их пропасть.