— Скиппи, это же скучища.
— Да, Скип, а не пора дать еще кому-нибудь поиграть?
— Ладно, еще секунду, — бормочет Скиппи, а зомби тем временем гонятся за ним по шаткой лестнице.
— Как ты думаешь, чем эти зомби заняты целый день? — спрашивает Джефф. — Когда там некого жрать?
— Тогда они пиццу заказывают, — говорит Деннис. — Пиццу, которую разносит отец Марио.
— Я тебе тысячу раз говорил: мой отец не разносчик пиццы, а важный дипломат в итальянском посольстве, — отбривает его Марио.
— Ну правда? Как часто к ним кто-нибудь приходит, в этот жуткий дом? И что они там делают — просто слоняются и стонут?
— Да они совсем как мои предки ноют, — вдруг замечает Джефф. Он встает, вытягивает руки в стороны и начинает вразвалку расхаживать по комнате, вещая загробный голосом: — Джефф… вынеси мусор… Джефф… где мои очки?.. Мы пошли на такие жертвы, чтобы отправить тебя в эту школу, Джефф…
Скиппи хочется, чтобы они все замолчали. Его мозг змеей укутывает жар, все плотнее и плотнее, так что веки у него тяжелеют… и вдруг на секунду экран расплывается, и как раз тут вокруг его шеи успевает обвиться рука в лохмотьях. Он силится стряхнуть ее, освободиться — но поздно: они уже напали на него, стаскивают на пол, сгрудились вокруг — он уже не видит самого себя, — вонзают в него свои длинные ногти, впиваются гнилыми зубами, и вот уже крутящееся пятнышко света — его душа — взлетает к потолку…
— Игра окончена, Скиппи, — произносит Джефф голосом зомби и кладет тяжелую руку ему на плечо.
— Наконец-то, — говорит Марио. — Может, теперь во что-нибудь другое сыграем?
Спальня Скиппи, как и остальные спальни в школьном общежитии, расположена в Башне, куда попадают из зала Девы Марии, — это старейшая часть здания Сибрука. Когда-то, в оны дни, когда школу только построили, именно здесь ело, спало и сидело на уроках все поголовье учеников; теперь же подавляющее большинство школьников приходят только на время занятий, и на двести учеников каждого класса приходится лишь двадцать — тридцать несчастных душ, которые возвращаются сюда после звонка с уроков. Любые фантазии в духе Гарри Поттера здесь неминуемо испаряются: жизнь в Башне, в этом старинном сооружении, состоящем по большей части из одних сквозняков, начисто лишена всякого волшебства. Тут властвуют сумасшедшие учителя, хулиганы, грибок на ногах и так далее. Но есть и небольшое утешение. В ту пору жизни мальчишек, когда уютное домашнее гнездышко, свитое для них родителями, превращается в невыносимую тюрьму наподобие Гуантанамо, а даже несколько минут, проведенных вдали от сверстников, кажутся в лучшем случае отупляющим перерывом на рекламу никому не нужных вещей в каком-нибудь стариковском телевизоре, а в худшем случае — пыткой, вполне сравнимой с настоящим пригвождением к кресту, — пансионеры даже пользуются определенными преимуществами среди учеников. От них, на зависть остальным, веет независимостью; они могут надевать таинственные личины, не тревожась при этом из-за мамаш и папаш, которые внезапно появляются и все портят, рассказывая кому-нибудь о забавных “происшествиях”, которые случались с ними в детстве, или прилюдно читая им нотации: мол, чего это ты ходишь, засунув руки в карманы, как извращенец?
Бесспорно, главное преимущество в жизни пансионеров — это то, что из окон Башни, невзирая на лихорадочные усилия священников засадить все деревьями, виден двор Сент-Бриджид — школы для девочек, расположенной по соседству. По утрам, в обеденное время и вечерами в воздухе звенят высокие девические голоса, а ночью — прежде чем там задернут шторы — можно видеть даже без помощи телескопа (и это хорошо, потому что Рупрехт очень внимательно следит за тем, как используют его телескоп, и всегда держит его направленным на небесный простор, где никаких девушек нет и в помине), как за окнами верхних этажей ходят, разговаривают, причесываются и даже — если верить Марио — нагишом занимаются аэробикой школьницы. Этим, однако, все и ограничивается, потому что еще никто никогда не проникал за стену, отделяющую мужскую школу от женской, хотя это и является постоянным предметом различных мечтаний и хвастливых небылиц; никто так и не придумал, как можно было бы прорваться туда мимо сторожа Сент-Бриджид и его печально знаменитой собаки по кличке Кусака, не говоря уж о страшной Монахине-Призраке, которая, по легенде, рыщет по территории школы после наступления темноты, вооруженная не то распятием, не то фестонными ножницами (об этом рассказывают по-разному).