— Даю золотую монету за нее, — заявил бородач, обращаясь к Филебу.
Рабыня застонала.
— Две, — тут же повысил цену Бортон. — Нет, десять!
— Надеюсь, Ты не подумала, что Ты — особая или высокая рабыня? — усмехнувшись, поинтересовался Филеб у женщины, покачивая ремнями плети перед ее лицом.
— Нет, Господин! — дрожащим голосом заверила та своего хозяина.
— Двадцать монет золотом, — меж тем заявил здоровяк.
— Вы пьяны, — попытался урезонить его Филеб.
— Э нет, — засмеялся тот. — Поверь, я за всю свою жизнь еще ни разу не был столь трезв, как сегодня.
Коленопреклоненная фигура задрожала еще сильнее.
— Я хочу тебя, — бросил Бортон женщине.
— Я могу говорить? — робко спросила она, нерешительно поднимая голову.
Мужчина кивнул.
— Что Господин собирается сделать со мной? — заикаясь, спросила женщина.
— Да все что мне понравится, — с усмешкой ответил ей наемник.
— Эй Бортон, а откуда у тебя двадцать золотых монет? — насмешливо крикнул бородачу один из его товарищей, стоявший поблизости, заставив того заметно нахмуриться.
Со всех сторон послышались понимающие смешки. Насколько я понял, состояние финансов этого громилы было далеко от идеала, скорее, и я бы предположил, что после случая в «Кривом тарне», он был по уши в долгах.
— Десять серебряных тарсков, — предложил Бортон, мрачно усмехнувшись.
— Превосходная цена, Филеб, — заметил кто-то. — Соглашайся!
— Точно, продавай ее! — поддержал другой.
— Она не продается, — мотнул головой Филеб, что было встречено криками разочарования, а торговец повернувшись к Бортону продолжил. — Однако может быть, Вы захотите использовать ее в течение этого вечера?
Это предложение толпа приветствовала с энтузиазмом. Женщина в ошейнике, дрожа всем телом, стояла на коленях и казалась такой маленькой и беззащитной на фоне огромных мужчин окружавших ее со всех сторон. Филеб немедленно передал плеть Бортону, который тут же встряхнул ей перед лицом рабыни.
— Как видите, — сказал Филеб, — это просто одна из моих шлюх.
Понимающий смех прокатился по рядам мужчин. Конечно, это было абсолютно точная характеристика.
— И работать она будет бесплатно! — добавил владелец заведения.
— Это замечательно, Филеб! — выкрикнули сразу несколько человек.
Темиона, словно зачарованная, смотрела на плеть, теперь находившуюся в руке Бортона.
— Я могу говорить? — спросила женщина, не отрывая взгляда от покачивавшихся ремней плети.
— Можешь, — разрешил ей Бортон.
— Господин сердится на рабыню? — поинтересовалась она, с трудом заставив себя поднять глаза.
Бородач криво улыбнулся и один раз зло щелкнул плетью. Темиона в ужасе отпрянула.
— Советую вам Бортон, друг мой, хорошенько поучить ее этим предметом, — сказал Филеб. — Знатная порка всегда вполне заслужена любой шлюхой, а этой, насколько я понимаю, особенно. В конце концов, помимо всего прочего, она сбросила с себя шелк без разрешения, легла перед вами на землю, хотя ее об этом никто не просил, и вдобавок ко всему, она заговорила, по крайней мере, один раз без разрешения, явного или неявного.
— Я могу говорить, Господин? — спросила Темиона и, заметив, как выражение лица наемника слегка изменилось и, приняв это за разрешение, продолжила, — простите меня, Господин, если я возмутила вас. Простите меня, если я чем-либо оскорбила вас. Простите меня, если я, хоть в чем-то вызвала ваше неудовольствие.
Бортон медленно повел плетью, и женщина, словно загипнотизированная уставилась на ее покачивающиеся ремни.
— Я должна быть избита? — заикаясь спросила она.
— Подойди сюда, — скомандовал Бортон, указывая на место перед собой.
Рабыня не осмелилась встать на ноги. Она предпочла передвигаться на четвереньках, и медленно и нерешительно поползла к определенному для нее месту.
— А ну, стоять, — сказал я, поднимаясь на ноги.
Пораженные глаза всех присутствующих уставились на меня.
— Она обслуживает меня, — напомнил я, под удивленные крики собравшихся.
— Поберегись, парень, — шепнул мне мужчина, сидевший по соседству. — Это же Бортон!
— Насколько я понимаю общие для всех пага-таверн правила, которыми руководствуется, как я успел узнать, и хозяин этого заведения, право на использование этой рабыни остается за мной до тех пор, пока я не сочту целесообразным отослать ее от себя, либо до принятого часа закрытия, либо до рассвета, в зависимости от обстоятельств, да и то если я не оплачу сверх оговоренного. Любые отступления от этих правил должны быть ясно даны понять заранее, скажем, предупреждением на входе или объявлением на столбе.