— Для тебя было бы полезно зарубить себе на носу, — продолжил я, — что последнее слово в таких вопросах, принадлежит не рабыне, а плети в руке владельца.
— Да, Господин, — прошептала она.
Снаружи послышались приглушенные расстоянием мужские голоса. Дело шло к рассвету.
— Я ненавижу его! — внезапно проговорила рабыня. — Ненавижу!
— Нет, — протянул я, — как раз в этом тебя сложно обвинить.
— Почему? — удивленно уставилась на меня Темиона.
— Да потому, что Ты любишь его, — прояснил я для нее, совершенно очевидное для меня обстоятельство.
— Это чушь! — возмутилась она.
— Ты любишь его с того самого момента, когда впервые увидела его в «Кривом тарне».
— Чушь! — воскликнула рабыня.
— Ты влюбилась в него, несмотря на то, что он презирал тебя, отверг и унизил тебя, а может быть и благодаря этому. Уверен, Ты уже тогда захотела стать его рабыней.
— Чушь, — прошептала женщина.
— Ты сразу захотела стать беспомощным объектом его мужественности, его животной силы и страсти, его власти.
— Не надо так шутить со мной, — простонала Темиона.
— Пока Ты смотрела, как он обращался с рабыней, я следил за тобой. Для меня не стала секретом твоя ревность, и твоя жажда оказаться на ее месте. Я даже смог почувствовать запах твоего желания.
— Пожалуйста, — взмолилась женщина.
— Тебе ведь было жаль, что это не Ты оказалась в его руках? — поинтересовался я.
— Не надо, пожалуйста, — испуганно пролепетала рабыня.
— Уже тогда Ты хотела носить его цепи, быть объектом приложения его плети, полностью принадлежать ему, принадлежать в самом полном смысле этого слова. Принадлежать так, как женщина может принадлежать мужчине, беспомощно, безнадежно и самоотверженно, как бесправная рабыня. Полностью.
Темиона не сводила с меня пораженных испуганных глаз. Она с трудом проталкивала воздух в грудь. В ужасе она прижала ко рту свою маленькую нежную руку.
— Именно поэтому таким блестящим был твой показ на параде рабынь, и именно поэтому, уже после парада, Ты выступила куда дольше и ярче, чем мог бы потребовать от тебя твой фактический хозяин Филеб в данной ситуации. Ты изо всех сил пыталась обольстить курьера, зажечь в нем искушение завоевать тебя. Фактически Ты языком тела умоляла его купить тебя, как рабыню, которой Ты, собственно и была. Ты упрашивала его связать тебя, увести на поводке в его палатку и взять там. Вы умоляла его сделать тебя своей, и только своей.
Темиона склонила голову, спрятала лицо в ладошках и тихонько захныкала.
— Даже в тот момент, когда Ты еще формально была свободной, Ты уже обратилась к нему «Господин», — напомнил я ей.
Маленькие плечи женщины задрожали.
— Не плачь, — постарался успокоить ее я. — Это — естественно и хорошо, что Ты жаждешь владельца. Твоя жизнь не будет полна, пока у тебя не будет его.
— Почему Вы говорите мне такое? — спросила она, поднимая голову и глядя на меня красными от слез глазами. — Вы даже рисковали своей жизнью, чтобы защитить меня, когда он собрался избить меня.
— Признаться, я не думаю, что он собирался бить тебя, — ответил я, — хотя и нисколько не сомневаюсь, что он будет способен на это, и ни на мгновение не проявит при этом нерешительности, если ему покажется, что Ты того заслужила, или если ему захочется это сделать.
— Тогда почему же Вы вмешались? — спросила она, озадаченно глядя на меня. — Ведь тем самым Вы привлекли к себе внимание. Вы же не могли не понимать, что после того, что произошло между вами в прошлом, он мог вас опознать, и тем самым Вы подвергаете себя большой опасности.
— А разве трудно догадаться? — поинтересовался я.
— Наверное, чтобы защитить меня, — предположила рабыня.
— Нет, конечно, — отмахнулся я, от такой глупости.
— Тогда почему? — спросила она, и в ее взгляде проступило неподдельное любопытство.
— Просто, Ты обслуживала меня, — спокойно объяснил я.
— Но ведь Вы именно это и сказали тогда, — заметила Темиона.
— Потому, что это было главной причиной, — пожал я плечами.
— Только по причине такой малости, — удивилась она, — просто, ради соблюдения права очередности?
— Конечно, — кивнул я.
— Неужели Вы рисковали столь многим ради такого ничтожного вопроса, как честь? — удивленно спросила рабыня.
— Когда речь заходит о чести, то здесь не может быть ничтожных вопросов, — прорычал я. — Повернитесь. Голову в землю. Руки на затылок.
Произошедшее далее, с моей точки зрения, можно было считать забавным развлечением.