(про себя)
Дочь не шутила… Впрямь он незнаком мне… но голос… ПРОЕЗЖИЙ: Здравствуй, друг бездомных! Помни пословицу: кто всем приют дает, себе приют в любой звезде найдет… КОЛВИЛ: Мне голос ваш напомнил, ваша милость, ночь в глушнике… ПРОЕЗЖИЙ: …И, верно, вой зверей голодных. Да, — душа моя затмилась от голода… Но прежде — лошадей и моего возницу (мы изрядно сегодня потрепались) накорми. КОЛВИЛ: Слуга мой Джим займется лошадьми и остальным… Но вам, о гость отрадный, чем услужу? Тут, в погребе сыром, есть пенистое пиво, рьяный ром, степенный порт, малага-чародейка… ПРОЕЗЖИЙ: Я голоден! КОЛВИЛ: Есть жирная индейка с каштанами, телятина, пирог, набитый сладкой дичью… ПРОЕЗЖИЙ: Это вкусно. Тащи скорей.Хозяин и дочь его хлопочут у стола.
(Про себя.)
Узнать, спросить бы… да, спрошу… нет, страшно… КОЛВИЛ:(суетится)
Хлеб-то где ж? Беда с тобою, дочь! ПРОЕЗЖИЙ:(про себя)
Спрошу… КОЛВИЛ: Червяк капустный — ох, Сильвия, — в салат попал опять! ПРОЕЗЖИЙ:(про себя)
Нет… КОЛВИЛ: Кружку! Да не эту! Вот разиня… Да двигайся! Подумаешь, — богиня ленивая… Ну вот. Ты можешь спать теперь идти.Сильвия уходит.
ПРОЕЗЖИЙ:(садится за стол)
Отселе — далеко ли до Старфильда? КОЛВИЛ: Миль сорок пять, не боле. ПРОЕЗЖИЙ: Там… в Старфильде… семья есть… Фаэрнэт, — не знаешь ли? Быть может, вспомнишь? КОЛВИЛ: Нет, не знаю я; бываю редко в этом плющом увитом, красном городке. В последний раз, в июне этим летом, на ярмарке…(Смолкает, видя, что Проезжий задумался.)
ПРОЕЗЖИЙ:(про себя)
Там, в милом липнике, я первую прогрезил половину нескучной жизни. Завтра, чуть рассвет, вернусь туда; на циферблате лет назад, назад я стрелку передвину, и снова заиграют надо мной начальных дней куранты золотые… Но если я — лишь просеки пустые кругом найду, но если дом родной давно уж продан, — господи, — но если все умерли, все умерли, и в кресле отцовском человек чужой сидит, и заново обито это кресло, и я пойму, что детство не воскресло, что мне в глаза с усмешкой смерть глядит!(Вздыхает и принимается есть.)
КОЛВИЛ: Осмелюсь понаведаться: отколе изволите вы ехать? ПРОЕЗЖИЙ: Да не все ли тебе равно? И много ль проку в том, что еду я, положим, из Китая, — где в ноябре белеют, расцветая, вишневые сады, пока в твоем косом дворце огонь, со стужей споря, лобзает очарованный очаг?.. КОЛВИЛ: Вы правы, да, вы правы… Я — червяк в чехольчике… Не видел я ни моря, ни синих стран, сияющих за ним, — но любопытством детским я дразним… Тяжелый желтый фолиант на рынке для Сильвии задумчивой моей я раз купил; в нем странные картинки, изображенья сказочных зверей, гигантских птиц, волов золоторогих, людей цветных иль черных, одноногих иль с головой, растущей из пупа… Отец не слеп, а дочка не глупа: как часто с ней, склонившись напряженно, мы с книгою садимся в уголке, и, пальчиком ее сопровожденный, по лестницам и галереям строк, дивясь, бредет морщинистый мой палец, как волосатый сгорбленный скиталец, вводимый бледным, маленьким пажом в прохлады короля страны чудесной!.. Но я не чувствую, что здесь мне тесно, когда в тиши читаю о чужом чарующем причудливом пределе; довольствуюсь отчизною. Тепло, легко мне здесь, где угли эти рдели уж столько зим, метелицам назло… ПРОЕЗЖИЙ:(набивая трубку)
Ты прав, ты прав… В бесхитростном покое ты жизнь цедишь… Все счастие мирское лишь в двух словах: "я дома"…Троекратный стук в дверь.
КОЛВИЛ:(идет к двери)
Вот напасть…Осторожно входит Разбойник.
РАЗБОЙНИК: Пурпурный пес, виляй хвостом! Я снова пришел к тебе из царствия лесного, где ночь темна, как дьяволова пасть!Он и Колвил подходят к камину. Проезжий сидит и курит в другом конце комнаты и не слышит их речей.
Мне надоела сумрачная пышность дубового чертога моего… Ба! Тут ведь пир! Кто это существодымящее?
КОЛВИЛ: Проезжий, ваша хищность. Он возвращается из дальних стран, из-за морей… РАЗБОЙНИК: …А может быть, из ада? Не правда ли? Простужен я и пьян… Дождь — эта смесь воды святой и яда — всю ночь, всю ночь над лесом моросил; я на заре зарезал двух верзил, везущих ром, и пил за их здоровье до первых звезд, — но мало, мало мне: хоть и тяжел, как вымище коровье, в твой кабачок зашел я, чтоб в вине промыть свою раздувшуюся душу; отрежь и пирога.