Старик не шевельнулся, но Пьеру показалось, что дрогнули его веки. Он понимал, что это почти наверняка иллюзия, но ему хотелось верить, что так оно и было.
«Думаю, я решился, дедушка. Ты согласен с моим выбором?
Они не поймут. Я уже представляю, какая будет реакция. Но они ничего не понимают. Они пользуются тем, что уже создано, как будто так и положено, а думать совсем ни к чему. Думать им лень, и только ложная убежденность считается тяжким трудом. Наши стеклянные дома – наша гордость, это всем известно, но многие ли по-настоящему понимают, что это значит? Никто не понимает».
Он поправил одеяло, которым был укрыт дед, словно тот пытался сбросить его. В глубине сознания Пьера дед оставался для него суровым стариком, легко выходившим из себя, всегда державшимся прямо, всегда бывшим при деле, не расслаблявшимся ни на минуту.
«Кто понимает красоту песка? Всем известна только прозрачность хрусталя, его гладкие, плавные линии – как будто дома были выстроены для того, чтобы быть прозрачными и гладкими. Они не понимают истинной красоты материала, не знают, что стены состоят из стекла с большим количеством примесей, что солнечные панели – это аморфный кремний, что стены покрыты металлом и снабжены полупроводниками из окиси кремния и что кислород внутри домов – побочный продукт декомпозиции силиката. Всё сделано из песка. Наши дома выращены из песка, как цветы, растущие в пустыне. Кто это понимает? Кто понимает, что прозрачность хрусталя и шершавость песчаника – две стороны одного и того же материала? Кто действительно понимает, что наши дома ничем нельзя заменить?»
Пьер опустил голову и обхватил ее руками. Перед его глазами оказалось белое постельное белье, и от этого у него немного закружилась голова и заболела сгорбленная спина. Он выпрямился. Спокойное лицо деда помогло Пьеру избавиться от волнения. На экранах мониторов мерцали светло-зеленые буквы и цифры, три продолговатые линии вновь и вновь скрещивались и расходились, и это походило на течение песка в чашах песочных часов, на ток времени.
«Хотя бы я понимаю природу вещей. Хотя бы мне ясно, что следует продолжать и передать потомкам. Дедушка, ты согласен с моим выбором, правда?»
Три дня спустя в Зале Совета происходила защита двух конкурирующих планов.
Пьер сидел один на самом дальнем ряду. Он не являлся участником никакой фракции. Руди действовал очень энергично, всё устроил с утра, представил Пьера разным законодателям и многословно расхваливал его. Как только началась защита, Руди пришлось перебраться на первый ряд. У Пьера такого желания не было.
Наблюдая за тем, как Руди всем подряд пожимает руки, Пьер оставался к этому равнодушен. Он понимал, что некоторые люди рождены, чтобы становиться центром внимания, а других такое внимание угнетает. Они с Руди всегда были разными. Даже в детстве Руди всегда вел себя так, чтобы все его замечали. Чем бы он ни занимался, на него всегда обращали внимание. Его научные работы постоянно цитировали и обсуждали. Не было для него большего огорчения, чем когда его игнорировали. Между тем Пьер знал, что большинство людей не такие. Чаще всего люди держались в тени и старались жить в безвестности.
Только внимание могло повлечь за собой еще больше внимания. Только возможность приносила еще больше возможностей. Это всегда было позитивной закольцованной обратной связью, и никакие настройки не могли изменить этого непререкаемого факта.
Законодатели сновали по залу, заканчивали сиюминутные приготовления. Если мимо проходил кто-то из старших, Пьер отвечал как можно более немногословно. Он был не умелец и не любитель вести светские беседы. Пьер занял место подальше от подиума и стал смотреть по сторонам, когда одна за другой начали загораться лампы и над бронзовыми макушками статуй стало появляться радужное гало.
Чья-то рука коснулась его плеча. Он обернулся и увидел, что рядом стоит Люинь.
– Привет, – сказала она. – Руди видел?
Пьер указал в сторону подиума.
– Только что был там.
– Может быть, он просто вышел на минутку. Я подожду.
С этими словами Люинь села рядом с Пьером.
– У вас сегодня презентация? – спросила она.
Пьер кивнул:
– Значит, ты решился.
– Да. А тебе кто сказал?
– Мой брат, – ответила Люинь и добавила успокаивающе: – Какое бы решение ты ни принял, всё нормально. Я уверена: ты всё досконально продумал.