Наша священная миссия в том, чтобы осуществить судьбу человечества, это долг, который мы обязаны исполнить, не дрогнув. Мы стоим на том рубеже, от которого человечеству открывается дорога в космос. Мы знаем, что это такое – исследовать неизвестное, нас укрепила наша суровая среда, мы построили Вавилонскую башню, чтобы призвать бурю мудрости. В обозримом будущем мы станем участниками первого акта величайшей драмы: распространения семян человечества по просторам космоса в новом веке его освоения. Человечеству суждено превзойти себя, оно обязано это сделать. Мы обязаны научиться жить в новых средах, мы должны приспособить новые среды к тому, чтобы жизнь в них нас удовлетворяла. Все экстремальные условия обитания сегодня – свирепые звери, а завтра – наши лучшие друзья. И пока мы не научились приручать этих свирепых зверей, мы можем пойти на компромиссы, но нам ни за что нельзя сдаваться!
Мы должны покинуть домашний уют и выйти на холод, чтобы закалиться. Остаться навсегда в этом городе – это означает обречь себя на судьбу землян: разложение, упадок, загнивание. Сейчас в истории происходит коренной перелом, и выбор в наших руках. Нравится вам это или нет – но будущее наступает!
Хуан не нуждался в использовании каких-либо наглядных материалов – они ему попросту не были нужны. Его мощный, глубокий голос звучал подобно тремоло литавр и качал слушателей на волнах пробуждающихся эмоций. Хуан жестикулировал очень мало, но каждый мускул его тела был напряжен. Он был похож на готовый взорваться воздушный шар.
Глядя на Хуана, Рейни чувствовал, как его сердце наполняется страхом. С каждой фразой, произносимой этим оратором, предчувствие опасности нарастало. «Начинается, – думал Рейни. – Наконец начинается».
Рейни не был близко знаком с Хуаном, но ему была известна история жизни архонта. Еще в детстве Хуан демонстрировал задатки сильной личности. Его родители умерли рано, но, судя по всему, это никогда его особо не угнетало. Когда его бабушка погибла в результате землянской бомбежки, Хуан выл и рыдал от горя. Но это был последний раз, когда кто-либо видел в его глазах слезы. Он не замкнулся в себе, не стал себя жалеть, он даже тосковать не стал. Он никогда ни от кого не принимал помощь. Хуан рос в казармах Системы Полетов и знал воздушный флот лучше, чем землю.
Ко времени окончания войны Хуану исполнилось шестнадцать. Он отказался жить где бы то ни было, кроме аэропорта. Прожив эти годы в суровой среде, привыкнув всё делать сам, он сторонился всех проявлений доброты, предлагаемых службой помощи детям, осиротевшим во время войны. Ни от кого он не принимал помощь, да и сам редко кому бы то ни было помогал – за одним-единственным исключением. Этим исключением был Ганс Слоун.
Ганс был старше Хуана на четырнадцать лет. Ганс был единственным, которому стоило доверять, на кого можно было положиться. Никто не знал, как именно эти двое стали друзьями, но ходили слухи, будто бы Ганс спас Хуана после гибели его бабушки во время бомбардировки.
Хуан любил и ненавидел с одинаковой силой страсти. Таких слов, как «измена» и «прощение» в его словаре не существовало. Тем, кого он любил, он был готов хранить верность до самой смерти, а тех, кого ненавидел, ни за что не простил бы и через миллион лет. Он ни на минуту не забывал о своем долге, помнил и свои промахи. Он не простил землян, хотя ту войну начали марсиане. Земляне были врагами.
Рейни знал, что источником тревог Ганса было именно это. Да, этот человек давно устал командовать, но уйти со своего поста попросту не мог. Ганс боялся того, что, как только он покинет свой пост, неугасимое холодное пламя вырвется на поверхность спокойного моря и ударит по другой планете, и последствия этого будут непредсказуемы. Для Марса именно это было самой большой угрозой. Ганс лучше, чем кто-либо другой, понимал, что в сравнении со всеми прочими опасностями жажда завоеваний была единственным настоящим кризисом. Все проблемы внутри системы можно было решить: система обратной связи в центральном архиве и демократизация социальных институтов были уже более или менее отлажены, нужно было только набраться терпения. Но жажда завоеваний – это было совсем другое дело. Это было самой большой угрозой для мира, где не верили в Царствие Небесное, где не боялись Страшного суда, где разум царствовал в немыслимой концентрации. Такой народ обладал силой и сосредоточенностью, но не был наделен воображаемой надеждой. Поэтому он не гордился собой, и ему нужно было кого-то завоевать и покорить, чтобы самоутвердиться. Эти мысли уже много лет не давали Гансу покоя. Марсиане легче других народов шли за идеей, а потому их намного проще было искусить чувством исторической миссии.