Рейни слушал речь Ганса и вспомнил их разговор накануне вечером.
Ганс пришел в Хранилище Досье за какими-то справочными материалами, а потом зашел в кабинет Рейни, чтобы попить с ним чая. Рейни показалось, что Ганс чем-то обеспокоен.
– Рейни, я мало что знаю о насекомых, но я слышал, что насекомые не могут вырастать слишком большими. Это верно?
Сидя напротив Рейни, Ганс говорил негромко и медленно, и его голос был похож на спокойную реку. Рейни заметил, что Ганс начал стариться. Его лицо всегда казалось ему суровым, угловатым, вытесанным из камня, и почти тридцать лет Ганс не менялся. Но за последние несколько дней он быстро состарился. За спиной Ганса качался маятник часов, отмечавших ход времени.
– Это верно, – ответил Рейни. – Насекомые дышат не легкими, а всем телом, и, если они будут вырастать слишком большими, они задохнутся. Кроме того, у насекомых скелет внешний, а внешний скелет не способен поддерживать слишком массивное тело.
– И что же случилось бы, если бы телу насекомого пришлось вырасти сверх обычных размеров?
– Оно бы лопнуло, – ответил Рейни.
– Точно?
– Точно.
Рейни часто доводилось видеть рисунки животных, изображенных намного крупнее или, наоборот, мельче, чем в реальной жизни. Те, кто делал такие рисунки, видимо, полагали, что реальные размеры животных просто случайны. Но Рейни знал, что это не так. Эволюция ограничила размеры тела животных в точности так же, как физические аспекты музыки ограничивают размеры скрипки. И дело было не в том, что невозможно было уклониться от тех размеров, которые присутствовали в жизни – просто-напросто увеличение или уменьшение размеров тела животного привело бы к менее оптимальным результатам. Птица избирала место для постройки гнезда, после чего гнездо избирало следующее поколение птиц. В какой-то момент процессы выбора и избираемости достигали равновесия. Этот факт зачастую игнорировали люди: окончание эволюции не было какой-то конечной точкой, оно являлось компромиссом, уравновешивающим все противоборствующие давления.
Ганс прижал кончики пальцев к чашке, подумал и кивнул. Кто-нибудь, кто не был знаком с его привычками, решил бы, что он не услышал того, что ему было сказано. Рейни подлил ему чая. Они еще какое-то время сидели и разговаривали. Время от времени светло-зеленую штору у них за спиной шевелили порывы воздуха.
– Как ты думаешь, – спросил Ганс, – что главное для перемен?
– Двигаться медленно, – ответил Рейни.
Он понимал, что тревожит Ганса, хотя тот ничего не спрашивал об этом и сам ничего не говорил. Они говорили притчами, загадывали друг другу загадки судьбы.
Ганс, который сейчас стоял на подиуме, был намного эмоциональнее, чем вчера. Он не задавал спокойных вопросов о судьбе, он дополнял свои аргументы бурными эмоциями. Даже в голосе его появился оттенок мольбы – а обычно он просто очень сдержанно говорил о чем бы то ни было. Возможно, он относился к этой речи, как к финальному монологу перед тем, как опустится занавес его сорокалетней политической карьеры. В эту речь он вложил всего себя, и через трещинки в его обычной броне пробились чувства.
Гансу предстоял трудный выбор. Он оказывал поддержку плану Землекопов не только из-за стеклянных домов Галимана, но и потому, что не доверял слепому рывку к новой среде обитания. Когда он был моложе, отец часто предупреждал его: «Отчаянные порывы храбрости порой – чистое безумие».
Он все еще помнил голод и холод своей юности. То были первые годы войны, когда повстанцам пришлось платить тяжелую цену за свое свободолюбие. На Марс перестали поступать припасы с Земли, а возможности заставить скудную марсианскую почву зеленеть и плодоносить ни у кого пока не было. Дерзким инсургентам грозило вымирание, и они выжили только благодаря несгибаемому духу и одерживаемым время от времени удачным победам.
Уход из кратера в стеклянные дома стал поворотным пунктом. Потом они смогли сажать растения и выращивать их в замкнутой, защищенной среде, иметь воздух и тепло, спасаться от смерти. Первые послевоенные годы оказались почти такими же трудными, как годы войны. Марсиане прогнали не только врагов – они лишили себя источника товаров, необходимых для жизни, транспортных кораблей с Земли. Запасов продовольствия ждать было неоткуда: всё нужно было вырастить в пустыне, а задача эта была почти невыполнима. Прошли годы, прежде чем удалось наладить мирные отношения с Землей и снова начать торговлю. Пережив всё это, все эти годы смертей и горьких воспоминаний, Ганс инстинктивно противился поспешному переселению. Он не мог поверить в такой шаг. Слишком многого недоставало, чтобы поверить, что хватит одной лишь только силы воли.