- Хозяйка замка Мелани. Жуть. Но интересная. Тайны, любовь. - Клава, мечтая о приключениях вымышленного мира, прикрыла глаза. Ах, где та карета, что унесет в даль безоблачную.
- Ты у нас любительница дамского чтива. - Роман не был против, пусть люди читают и такие книги. В нем говорило устойчивое убеждение серьезных литераторов, такие книги для домохозяек и пенсионеров.
- Ты зря, Роман, так о дамском романе говоришь. Многие классики писали. Только их книги не называют дамскими. Анна Каренина - обычный дамский роман. С плохим концом. Эмиль Золя. Роман из цикла Ругон - Макары. Дамское счастье. Я не люблю книги с печальным финалом.
- Тут я с тобой согласен. Я, как и ты, не люблю, когда у книги плохое окончание. И в жизни не люблю. А эту почитаю. Люблю хорошие, добрые сказки. Может, сказку о Золушке перечитаю.
- Не сказки это, а настоящая жизнь. Не то, как мы живем. Мы живем в сказке: чем дальше, тем страшнее. Дремучий лес, куда ни глянь - баба яга и кощей бессмертный. - Клавдия горячо защищала право людей жить в добром мире, пусть выдуманном, но добром. Там у людей есть право на счастье.
- Кощей Бессмертный? Так не гляди на меня. - Роман рассмеялся. Костыль не самое приятное украшение. Символ беспомощности, запаха пота и натертых до крови подмышек.
- Ну, не ты, Рома. Ты совсем другое дело. Что мы в жизни видим. Работа, дом, магазин. Скучно.
- Зато спокойно. Все идет так, как должно. Рождение детей, старость, смерть, все приходит по раз и навсегда заведенному порядку.
- Что мы видим, - продолжала Клава, - сплошная серость. Я понимаю, в жизни есть место подвигу, порой незаметному. Любовь, которую мы находим, теряем. Не знаю, как об этом сказать. Хочется чего-то яркого. И что б непременно с тобой это случилось. Мы живем в ожидании чуда.
- Конечно, - Роман улыбался. - Тебе бы хотелось так жить, как в этих книгах? Мне тоже. Хочу верить, девять карет ожидают нас. И солнце всходило и радуга цвела...
- А то! Хотелось бы. Ладно, не отвлекай. - Клава уткнулась в счастливую жизнь бумажных страниц. Разбередил душу этот санитар.
Около часу ночи Роман отложил книгу и пошел на обход палат. В коридоре тишина. Он останавливался у дверей. Прислушивался. В некоторые палаты заглядывал. Может, кому помощь нужна. Возле тринадцатой задержался подольше. Приоткрыл дверь. Услышал голос больного, заметившего полоску света, пробившуюся из коридора.
- Сестричка. Сестричка. - Тихий голос, в нем и надежда и боль.
Роман вошел.
- Не сестричка я. Брат. Медбрат. - Роман прикрыл за собой входную дверь. Прошел в палату, освещенную одиноким фонарем на дорожке за окном.
- Слава тебе, господи. Медбрат. Мне бы эту, утку. - Звучало, как мольба, надежда беспомощного на простое сочувствие.
- Сейчас сделаю. - Роман включил настольную лампу. Помог больному с судном. - Ну, вот, парень. Сейчас все сделаем.
- Наконец хоть мужик. А то знаешь, стыдно. Когда беспомощный калека. Одни бабы тут.
- Ничего. Сейчас я тут. - Как хорошо Роман понимал этого парня. Судьба бывает жестока. Смерть, которую он представлял собой, может примирить человека с жизнью. Как не справедливо. Жестоко. Аллилуя, аллилуя. И жизнь вечная. Смертью смерть поправ.
- Вот я и говорю, хоть кто-то. Хоть один человек. Не бабы. - Вот так, простой мужской шовинизм. И женщины этим грешат. Но рожают мужиков. Два народа и две религии на Земле: мужчины и женщины. Простая истина.
- А бабы - не люди? - Ромка усмехнулся. Так забавно желание тех и других утвердить свое первенство. Есть Древние и их птицы, драконы.
- Курица не птица, баба не человек. - Вот уж точно, птицы, летящие от звезды к звезде - драконы. Женщина может стать драконом для мужчины. Носить под сердцем плод и радоваться первому крику ребенка. Наседка, орлица, тигрица - все это о ней. Хранительница жизни, трепетными крыльями оберегающая свое гнездо. Та, кто позовет на подвиг. И срежет волосы с головы Самсона, лишив его сил. Так много в одном хрупком создании.
- А ты, парень, с чем лежишь. Какая хвороба? - Спросил, хоть и знал, в чем дело. Пусть сам расскажет.
- Позвоночник. Они ничего сделать не смогли. Операцию сделали, а без толку. Одна мне теперь дорога, не дальняя. - Отчаяние, тоска в голосе.
- И куда ты собрался, брат? - Вот ведь дурак, точно найдет способ покончить с собой. А ему жить и жить. Как может он, Роман, принять его в долину мрака.
- Куда? Кому я такой нужен? Маяться со мной. На погост с березкой обниматься. Калека!
- Погоди! Видишь, я тоже калека. На костыле. Недавно из армии пришел. - Роман пытался образумить парня. Только такую боль трудно одолеть.
- Ты своими ногами ходишь. А я всю жизнь в коляске. И оправиться по-людски не могу. Кто со мной таскаться-то будет. Мать старая? У нее ярмом на шее висеть? Вечной болью перед глазами. А так, отболит и все. Забудет. - Парень отвернулся, глотая слезы.
- Не шуми. Мать не забудет. Ты ей любой дорог. Живой. И мертвый.
- Точно, Алексей, - раздался голос с соседней кровати. - Я ведь то же. Отрежут мне ноженьки. Мать приедет и заберет меня. И какой я ей помощник? Ей и отцу. Обуза. Не по хозяйству, не по дому. У нас огород, работы много. Со мной еще. Но я не отчаиваюсь.
- Врешь ты все, Толик. Врешь. Слышу, то же плачешь ночами.
Толик невольно всхлипнул.
- Это я так, не о себе. Мамку жалко. - Жалость к себе Толик уже одолел. Махнул на себя рукой. Кто он? Чурка с глазами. Жизнь, не успев начаться, проскакала прочь. Не одна из девяти карет не ждет.
- Парни, чего расклеились! Не все потеряно! Не унывать. - Роман не мог остаться равнодушным к этой беде. Выворачивало душу. Кричать и плакать над чужой бедой. В нем Древний боролся с простым человеком.
- Мы стараемся. - Тихо произнес Алексей.
- Толик, давай посмотрим, что у тебя с ножками. - Роман решился. Он обязан помочь. А там, что будет.
- Что смотреть. - Вот уперся. Говорят, надежда умирает последней. А тут она уже в гробу, и запах догорающих свечей.
- Я массаж сделаю, авось полегчает. - В Романе пробудилась уверенность. Он сможет помочь. Он стоял возле Толика, опирался на свой костыль.
- Моим не живым палкам? Им все едино. - Только безнадежная устталость.
- Погоди, поглядим. - Роман скинул одеяло с ног Толика. Ноги до колен были синими.
- Ну, это не беда. Давай массаж сделаем. Ты, потерпи. Не кричи, коли больно будет.
Роман легкими движениями массировал ноги больного. Руки Ромы пробегали то по одной ноге, то по другой. Разминали ступни. Жар в ладонях нарастал. Жар становился нестерпимым.
- Терпи, парень. Больно будет. - Роман чувствовал нарастание силы. Он только осваивал свои новые возможности.
Роман сжал обеими руками ноги больного. Тот вскрикнул, дернулся. Жар с ладоней Романа рванул в синие безжизненные ноги.
- Что это было? - Парень тяжело дышал. В теле бушевало пламя.
- Ничего, Толян. Ничего! Ты сейчас лежи. Потом полегче будет. Через пару, тройку дней, глядишь, на ноги встанешь.
- Ты чего?! - Вот глупость говорит. Врачи не могут, а тут санитар.
- Ты мне не веришь, Толян? Я тебе что, пургу гоню! Я тебе обещаю. Слово даю! Я Роман - шаман.
- Шаман? А что ты сделал? - Шаман, это уже понятнее. По-человечески. Говорят, шаманы умеют. Бубен там, камлают. Может и в правду?
- Камлал. Так у нас, у шаманов положено. Теперь с этим доходягой по камлаем. Завтра почти как новый будет.
Алексей рассмеялся.
- Ты фантазер, медбрат. Врачи ничего не сделали, а ты пришел - и раз! В минуту на ноги поставил. Шалишь.
- Давай, попробуем. За это денег не берут, как говорится. Не понравится, я тебе обратно, ноги повыдергиваю. Что ты теряешь?
- Ничего. - Парень рассмеялся. Развлечение, не больше.
- Вот и давай, повернись на живот. Спину посмотрю. - Роман помог Алексею повернуться на бок. Левой рукой сжал плечо больного, а правой водил вдоль позвоночника, легонько ударяя кончиками пальцев. Прощупывал каждый позвонок, искал отклик. Искал поврежденный участок.