- Тебе тоже придется показать нам, какой ты храбрый и стойкий солдат. Готов? - Роман предполагал, будет больно. Не знал, откуда эти знания.
- Всегда готов. - Вот, прямо пионер старых времен. Мальчишки, им бы в Тимура с командой играть, а не в гангстеров.
- Тогда приступим.
Роман отвел пальцы правой руки на несколько сантиметров от спины Алексея, сосредоточился. В этот миг с кончиков пальцев сорвалась яркая голубая искра и ударила в позвонок. Тело Алексея дернулось, изогнулось.
- Ты чем меня?! - Вот те раз, санитар, калеку бить.
- Шаманским бубном. Ложись на спину, закрывай глаза и отдыхай. Скоро сидеть сможешь. Ходить не спеши, голова может закружиться. Упадешь, башку расколешь. - Роман уверен, все получилось.
- Во, здесь ходи, там не ходи. Снег упадет, в башка попадет.
- Так и будет. Делай, как я говорю.
- Посмотрим, что ты накамлал.
- Парни, об одном прошу, ни кому не говорите, что я сделал. Узнают, уволят. Не научные методы. Минздрав не одобрил. Согласований не подписал.
- Спасибо, медбрат. - Парни верят и не верят.
Роман вышел из палаты. Он сам удивлялся тому, что только что совершил. Удивляло его и то, что была ночь. В такое время властвует тьма. Значит, должна быть сильнее темная сторона его существа, смерть. Но гнета тьмы не чувствовал. Не смерть властвовала над ним, а он повелевал ею. Еще не пришел рассвет, не взошла звезда Канопус, при восходе которой поют петухи, разгоняя силы зла. Еще не пропел первый петух. Не говоря о третьем. Он не понимал своей сущности. Роман стоит в больничном коридоре, а где-то рядом или за тысячи километров умирают люди. И это минует прямого контакта с его человеческой сутью. Парадокс. Он здесь и там. Сразу во всех точках. Что-то припомнилось из физики. Частица и волна.
Роман вернулся на пост, где Клава дремала, лежа головой на столе. Роман устроился на стуле, прикрыл глаза. Попытался задремать.
Часть 4
Солнце заливало чернотой все окрест. Безветренная погода. Деревья, трава и кусты словно прислушиваются к дребезжанию маленького автобуса, идущего по выбоинам старой асфальтовой дороги.
- Маша, ты все взяла? Ничего не забыла? - Николай провожал жену в дальний город. Туда, где в госпитале лежал их сын. Дорога, выстланная болью. Выстраданная душой. Сын. Надежда и любовь. Желание понянчить внуков. В один миг все ушло в прошлое. Черная беспросветная дыра.
- Да, все, Коля. Все. Тут помидорчики, огурчики в банках. Сало. Вообще все взяла. - Она волновалась, но хотела казаться уверенной. Она едет к сыну. Она носила его под сердцем, он ее кровинка, как может она не любить. И в радости и в боли.
- А документы? - В сотый раз переспрашивал Николай.
- Взяла, взяла. И деньги взяла. - Она рукой показала на вырез платья на груди, куда спрятала деньги, завязанные в носовой платок и пришпиленные двумя булавками для надежности. - Ты там за курями пригляди, да цветы мои не забудь поливать.
- Погляжу. Ты в вагоне-то хоть маленько поспи. Отдохни. - Он знал эти бессонные ночи, тяжелые вздохи. Когда все уже сказано, прикосновения, не способные остановить поток отчаяния и боли.
- Да, посплю я, посплю. - Мария пытается успокоить мужа. Что беспокоиться о ней. Ее мальчик в беде. Его боль она возьмет на себя. Она - мать.
Он и сам уже несколько ночей не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Слышал, как жена ночь напролет плачет.
- Ты, Маша, не волнуйся. Толик у нас сильный, он выдюжит. Не плачь там. Мы не будем с тобой плакать. Нам надо поддержать его. Слез не показывай. Ему и без нас тяжко. Ты там слезы лить начнешь. - Сам был готов расплакаться. Он бы свои ноги отдал, он свое пожил. Это ж сын его.
- Не буду. Главное, живой. Мы с тобой его поддержим, выходим. Без ног, так без ног. Денег скопим, что продадим. Протезы ему купим. Кровиночка моя. - Слезы текли по щекам.
- Не плачь. Пока живы, будем с ним. Нам сейчас держаться надо.
Автобус подъехал к маленькой железнодорожной станции. Они вышли, вытащили котомки. Расположились возле скамейки.
- Ты мне, Коля, билет возьми. - Ноги у нее отказывали от волнения. Она едет встречать сына. Слышите, сына! Она мать.
- Сейчас, сбегаю.
- Ты мне плацкартный бери, подешевле. Мы обратно с Толиком уж в купейном поедем.
- Ладно.
Он вернулся с билетом. Они присели на скамейке, обнялись, пытаясь поделить одно горе на двоих. Подошел поезд. Николай помог жене забраться в вагон. Подал сумки.
- Давай, езжай. - Старался говорить уверенней. В дальнюю дорогу провожает. Там не просто.
- А ты домой. Приглядывай там. Мы скоро приедем. - И она хотела поддержать мужа. Вдвоем, нет, втроем они все осилят.
Им не надо было много говорить друг другу. Что не высказано словами, говорили глаза.
Вагон тронулся, качнулся, поплыло деревянное здание вокзала. Поезд отправился в путь. Николай , сильный не молодой мужчина, заковылял обратно к автобусной станции. Его плечи поникли. В один миг он превратился в старика, в безжизненную куклу из которой вынули стержень. Жена уехала, ему можно не прятать свою боль.
Мария добралась до своего места, спрятала под сиденье сумки. Села, безвольно опустив на колени руки. Тело раскачивалось в такт стуку колес. Стук монотонный колес будет нам петь до зари... Только о чем? О чем будет петь этот стук для нее? О потерянных надеждах? О том, что ее единственный сын, ее кручинушка, будет доживать жизнь калекой. Она будет рядом с ним, и боль за него будет сопровождать ее до конца жизни. Губы шептали: Боже, за что ты его, меня бы лучше, старую. Мне век доживать и так бы.
Вот и вокзал большого города, его беспорядочная суматоха, толпы людей. Мария, увешанная котомками, нашла троллейбусную остановку. Выспросила, как доехать.
- Вы на этот маршрут садитесь. Он вас до самого госпиталя довезет. Не быстро. Тут далеконько. Но доедете. Главное, без пересадок. Вам с вещами в самый раз.
- Спасибо вам. Спасибо. - Забралась в троллейбус, поставила сумки. Скоро она увидит своего сыночка.
Павел Павлович с утра отправился на обход. С ним лечащий врач, Константин и медсестра. Главный врач обходил, обычно. Самых тяжелых больных лично.
- Поглядим, как швы. Все нормально. Такими темпами, парень, мы скоро тебя выпишем. Дальше идем, коллеги.
Они переходили от палаты к палате. Осматривали больных.
- В тринадцатую зайдем. Посмотрим, не опоздаем ли. Долго Анатолия держать нельзя. Другого выхода не вижу.
Павел Павлович решительно открыл дверь, вошел в палату.
- Как, орлы, самочувствие? Как настроение? - Павел Павлович старался быть бодрым. Уверенность врача так нужна больным.
- Спасибо, Павел Павлович, хорошо. - Откликнулись оба.
- Сейчас поглядим, чего у вас. Начнем, Толя, с тебя. - Павел Павлович присел рядом с больным.
Он сбросил одеяло с ног больного и ...
- Это... Это что? - Врач был в замешательстве. Он совершенно не был готов увидеть подобное.
- Что там, доктор. - Лечащий врач, Константин, заглянул через плечо Павла Павловича.
- Ничего, погоди. Константин, это мне кажется или на самом деле? - Павел Павлович начал ощупывать ноги больного.
- Павел Павлович, не знаю. Ноги... - Константин тоже увидел, синева отступала.
- Что у меня там с ногами? Я же не вижу. - Толя забеспокоился. Эти дни были для него самыми тяжелыми.
- Лежи ты, лежи. Они оживают. Гангрена отступает. Цвет изменился. Кровь в ноги поступает. Константин, вы когда-нибудь видели такое? - Павел Павлович обернулся к доктору. Бесспорно, Константин был поражен не менее главного врача отделения.
Алексею тоже было любопытно, что там так удивило врачей. Он сел на постель, опустил ноги, что заглянуть, что там.
- Мамочки! - воскликнул он. Алексей не думал, что сможет сесть. Тело выполнило желание само, без усилий. Как прежде. Человек не отдает мысленной команды телу. Оно само знает, что и когда делать. Спинной мозг руководит давно написанными программами.
Врачи обернулись на этот возглас.
- Мамочки, - бормотал Алексей, - я же чувствую их. Доктор, они шевелятся!