- А вы слова не помните?
- Помню. Кто их сейчас не помнит! Но я без голоса. Да эту песню беспрерывно передают...
Он протянул руку и включил радиорепродуктор. Мужской чуточку мечтательный голос запел:
На Звезду, на Звезду
Улетел он, скиталец Ларвеф,
А в далекой Дильнее, милой Дильнее...
Не дав прозвучать песне, сосед выключил репродуктор.
- Надоело, - сказал он, зевнув.-Сколько можно петь! Да и банально. Не тот мотив, и слова не те.
- А откуда вы знаете, что слова не те?
- Знаю, - ответил он тихо, почти шепотом, вложив в это краткое обычное слово какой-то особый, интимный, на что-то важное намекающий смысл.
Он замолчал. Молчал и я. В купе, кроме нас, никого не было. Две полки-нижняя и верхняя-пока были не заняты. Хотя неопределенное смутное чувство подсказывало мне, что нужно молчать, я заговорил.
- Какого мнения вы о той книге, которую только что читали? - спросил я.
- Эта книга вряд ли нуждается в моей оценке, - ответил он.
- Почему же, - возразил я, - каждая книга, так или иначе, оценивается читателем.
- Но ведь это необычная книга... Книга без имени автора.... Известно только, что он не человек и родился не на Земле.
- Разве это так уж важно?
- А вы думаете! Языком этой книги разговаривает другая действительность, другой, чуждый вам мир,
Слово "вам" он выделил интонацией, подчеркнул его смысл, словно между ним и мною зияла пропасть.
- А вам, - сразу спросил я, - вам не чуждый?
Он будто бы не заметил моего вопроса, а продолжал развивать свою мысль.
- Мир далекий, странный, хотя чем-то похожий на тот, в котором мы сейчас с вами находимся. Подчеркиваю, мир. Значит, оценивать нужно этот мир, а не стиль, то есть слова. Да и к тому же перевод довольно неточный. Переводила машина.
- Вы недовольны работой машины? - спросил я не без иронии в голосе.
- Недоволен.
- А кто вам дал право так категорически и безапелляционно судить? спросил я с чрезмерной резкостью.
- Кто мне дал право? - ответил он спокойно.- Не будем говорить о правах. Смешно. Надеюсь, машина не обидится на критику. Не передан дух языка, а значит, дух мышления, неповторимый голос иной действительности.
- А откуда вам это известно?
- Известно, - ответил он тихо, но твердо.
- Вы специалист? Кибернетик? Лингвист?
- Это неважно, - сказал он уклончиво.-Я же не спрашиваю вас, кто вы.
- Мне нечего скрывать, кто я. Я геолог, возвращающийся из экспедиции. Да это и без того видно по моему ватнику.
- Вполне допускаю, что вы геолог, и доверяю вашему ватнику. А вы допустите, что я учитель, преподаватель химии или математики.
- А почему бы мне в это не поверить, - сказал я. - Только вот разговариваете вы как-то странно, уклончиво.
Он промолчал.
- Меня, не интересует, кто вы. Вы пассажир. И этого с меня довольно. Меня интересовало ваше мнение о книге...
- О переводе?
- О переводе пусть судят специалисты. Да и они знают не так уж много. До смысла и содержания текста кибернетическая машина добралась чисто логическим путем. Консультироваться, насколько я себе представляю, было не с кем.
- Не с кем? - перебил он меня. - А с тем, кто эту книгу доставил на Землю... О нем вы забыли?
- Но он же неизвестен. Его не нашли.
- Плохо искали, потому и не нашли.
Я не вполне уверен, что он произнес именно эти слова. Возможно, они возникли в моем воображении.
- Вы думаете, что книгу эту кто-то доставил?
- Не сама же она прилетела, преодолев пространство и время. Изрядное притом пространство...
На этом и кончился наш разговор. Он оборвался вдруг, сразу, внезапно. Я смотрел на соседа и думал. Вот, думал я, человек, в котором произошла заметная и необратимая перемена. Еще год или два назад он был обычным школьным учителем, привязанным корнями к своему столетию. Но найденная мною книга вырвала его из его времени, выхватила, подняла над обыденной жизнью и приобщила к иной действительности и к иному опыту. Потому мне и показалась странной его манера говорить. Пребывая лето в тайге, я отстал от убежавшей вперед современности не на четыре месяца, а больше чем на век.
Сосед улегся на своей полке и вскоре уснул. Я тоже лег и тоже постарался уснуть. Когда я проснулся, в вагоне было уже светло. Сосед исчез. Полка испугала меня своей внезапной и абсолютной пустотой. Ощущение чего-то значительного, выходящего за пределы обыденного заставило тревожно биться сердце. Кто же был он, этот случайный спутник? И почему он так загадочно отвечал на мои вопросы, как бы намекая на особые обстоятельства, известные только ему одному?
Еще вчера я мог получить ответ на все эти вопросы. Но сейчас я мог спрашивать только самого себя.
Я протянул руку и включил репродуктор. Мужской мечтательный голос запел:
На Звезду, на Звезду
Улетел он, скиталец Ларвеф,
А в далекой Дильнее, милой Дильнее...
ТУАФ ЗНАКОМИТСЯ С ЭРОЕЙ, А ВЕЯД С ИНЖЕНЕРОМ TEEM
В этот день Веяд познакомил Туафа с Эроей. Пусть его спутник убедится, что эта Эроя не настоящая Эроя, а только искусное отражение той, что осталась в другой части Галактики. Может, Веяд это сделал, чтобы взглянуть на то, что называло себя Эроей, чужими глазами, увидеть со стороны, узнать что-то новое об этом странном существе.
Веяд следил за выражением лица Туафа, когда декоратор увидел бесформенный комочек вещества.
- Это не она, - сказал Туаф.
- А кто же?
- Не знаю кто. Но знаю - другое. Ты говорил с настоящей женщиной, а не с этим жалким кусочком вещества. Не оно же тебе сказало; "Я тебя люблю"!
- Не она? Но тогда кто? Кто мне это сказал? Может быть, это сказала настоящая Эроя с другого конца света?
Туаф не ответил. Недоверчиво он разглядывал этот шарик, в котором было спрятано нечто безграничное.
- С кем же я разговаривал? - повторил Веяд.
- В наших особых условиях здесь, на Уэре, - сказал Туаф, усмехаясь, важно, не с кем ты разговаривал, а кто с тобой. Ведь здесь, кроме тебя и меня, никого нет.
- Я разговаривал вот с ней.
- А почему же она сейчас молчит?
- Потому что нужно нажать кнопку. Я сейчас ее нажму.
И Веяд действительно нажал кнопку.
Эроя. Зачем ты разбудил меня, Веяд?
Веяд. Я хочу познакомить тебя вот с этим дильнейцем. Его зовут Туаф. Я, кажется, рассказывал тебе о нем?
Эроя. Где? Здесь или еще на Дильнее?
Веяд (изумленно). На Дильнее?
Эроя. Почему это тебя так удивляет?
Веяд. Потому что на Дильнее я разговаривал не с тобой.
Эроя. А с кем?
Веяд. С той частью тебя, которая осталась там. С той, чью память и ум ты отражаешь.
Эроя (обиженно). Я не зеркало!
Веяд. Не обижайся. Я ведь только хочу понять, понять, чтобы объяснить ему и самому себе. Но это необъяснимо и непонятно. Такое чувство, словно ожил вдруг и заговорил портрет или письмо сказало больше того, что было в нем написано.
Эроя, Я не портрет. И не письмо. Ты же это знаешь, дорогой. Зачем ты произносишь эти сухие, бесчувственные, не похожие на тебя слова?
Туаф. Мне нравится ваш голос. Говорите, умоляю вас, говорите. Все мое существо превратилось в слух. Женский голос, мелодичный, полный таинственной музыки. Говорите. Чего же вы замолчали?
Эроя. Я слышала, что вы увлекающийся игрок. Как ваши успехи в игре? Кто же кого победил - вы гроссмейстера или гроссмейстер вас?
Туаф. Гроссмейстер-подставное лицо. За него играл логик, живший в конце позапрошлого века.
Эроя. Он разве не умер?
Туаф. Умер, но тем не менее продолжает посмеиваться над своими партнерами. Его искусство было запрограммировано и вложено в этого гроссмейстера.
Эроя. Не может быть!