Граф Смиорган не мог оторвать взгляд от воды. Он слышал об этом море, но раньше бывать здесь ему не доводилось.
– А ведь это только внешняя кромка моря, Элрик, – сказал он с удивленным выражением на лице. – Представь, что там может быть в его середине.
Элрик усмехнулся.
– Лучше уж я не буду. Я и так боюсь, что не доживу до завтрашнего дня – сварюсь в этих водах.
Проходивший мимо герцог Аван услышал его и похлопал по плечу.
– Не беда, принц Элрик. Пар над морем только на пользу! Нет ничего здоровее! – Герцог Аван не без удовольствия потянулся. – Эта вода удаляет все яды из организма.
Граф Смиорган смерил его сердитым взглядом, и герцог Аван рассмеялся.
– Не переживай, граф Смиорган. По моим подсчетам, Если только они верны, через пару дней мы увидим берег западного континента.
– Эта мысль не очень-то поднимает мне настроение, – сказал граф Смиорган, но все-таки улыбнулся. Юмор герцога заразил его.
Вскоре после этого разговора море стало медленно успокаиваться, пар рассеялся и жара немного спала. Наконец они вошли в тихие воды под сверкающим голубым небом, в котором висело красновато-золотистое солнце.
Трое вилмирцев во время перехода по кипящему морю умерли, а четверо заболели – они сильно кашляли, их трясло, как в лихорадке, а по ночам они кричали и бредили.
Некоторое время стоял штиль, но наконец потянуло свежестью, и паруса шхуны наполнились ветром. Вскоре показалась первая на их пути земля – маленький желтый островок, где они нашли фрукты и родниковую воду. Здесь они похоронили троих, не выдержавших перехода через Кипящее море; вилмирцы не захотели тела товарищей отдать океану, говоря, что, мол, не желают, чтобы они там сварились, «как мясо в супе».
Пока шхуна стояла на якоре неподалеку от берега, герцог Аван пригласил Элрика к себе в каюту и во второй раз показал ему древнюю карту. Сквозь иллюминаторы лился золотистый солнечный свет, падавший на старый пергамент, изготовленный из шкуры давно вымершего животного. Элрик и герцог Аван Астран из Старого Гролмара склонились над картой.
– Видишь, – сказал герцог. – Этот остров обозначен. Масштаб, кажется, довольно точен. Еще три дня, и мы доберемся до устья реки.
Элрик кивнул.
– Но было бы благоразумно передохнуть здесь немного, восстановить силы и поднять дух команды. Ведь не случайно люди на протяжении многих веков избегали западных джунглей.
– Конечно, ведь там обитают дикари, некоторые говорят, что они даже не принадлежат к роду человеческому. Но я уверен, мы справимся с этими опасностями. Я побывал во всяких землях, принц Элрик.
– Но ты же сам говорил, что страшишься других опасностей.
– Это правда. Ну что ж, сделаем так, как ты предлагаешь.
На четвертый день подул сильный восточный ветер, и они подняли якорь. Шхуна перепрыгивала через волны при половине поставленных парусов, и команда сочла это добрым знаком.
– Они глупцы, – сказал Смиорган Элрику, с которым стоял на носу, держась за канат. – Придет время, и они будут с ностальгией вспоминать трудности Кипящего моря. Это путешествие, мой друг Элрик, не обогатит никого из нас, даже Если драгоценности Р’лин К’рен А’а все еще находятся там, в джунглях.
Но Элрик не ответил. Его одолевали странные, необычные для него мысли: он вспоминал детство и отца, который был последним настоящим правителем Сияющей империи – грубым, безразличным, жестоким. Отец ждал, что он, Элрик, вернет былую славу Мелнибонэ. Может быть, эти ожидания основывались на странном альбинизме его сына. Элрик же, наоборот, поставил под угрозу и остатки этой славы. Его отец, как и он сам, был чужим в эту новую эпоху Молодых королевств, но отказывался признавать это.
Путешествие на западный континент, в землю предков, по-особому привлекало Элрика. Отсюда больше не появилось ни одного народа. Континент, насколько было известно Элрику, оставался неизменным с тех пор, как его предки оставили Р’лин К’рен А’а. Эти джунгли – те самые, что были известны его предкам, эта земля – та самая земля, на которой возникла их необычная раса, земля, определившая характер народа, предпочитавшего жестокие удовольствия, мрачные искусства и темные наслаждения.
Чувствовали ли его предки эту агонию знания, это бессилие перед лицом понимания того, что существование не имеет смысла, не имеет цели, не имеет надежды? По этой ли причине построили они такую необычную цивилизацию и презирали более простые духовные ценности человечества? Он знал, что многие интеллектуалы из Молодых королевств сочувствовали этому могущественному народу, считая его безумным. Но если они были безумны и заражали своим безумием весь мир в течение сотни веков, то почему стали они такими? Может быть, тайна скрыта в Р’лин К’рен А’а, но не в какой-то осязаемой форме, а в самой атмосфере, создаваемой темными джунглями и древними глубокими реками. Может быть, здесь наконец-то и прекратится его душевный разлад.
Элрик провел пальцами по своим волосам молочного цвета, и в его малиновых глазах появилась какая-то невинная боль. Возможно, он последний в своем роду, но в то же время он не такой, каким был его род. Смиорган ошибался. Элрик знал, что у всего сущего есть противоположность. Он может обрести покой в опасности. И конечно же, в покое может таиться опасность. Будучи несовершенным существом, живущим в несовершенном мире, он постоянно ощущал парадоксальность бытия. И поэтому в парадоксе всегда была своя правда. Поэтому-то и процветали философы и прорицатели. В совершенном мире для них не было бы места. В несовершенном мире загадки никогда не имели решений, а потому выбор решений был огромен.
Наутро третьего дня впереди они увидели землю, и шхуна, маневрируя между песчаными банками огромной дельты, подошла ближе к берегу и бросила якорь в том самом месте, где темные воды безымянной реки впадали в океан.
Глава третья
Обитатели опасного леса
Наступил вечер, и солнце стало опускаться за черные очертания мощных деревьев. Из джунглей доносился густой, сильный запах, в сумерках звучали крики странных птиц и зверей. Элрику хотелось как можно скорее отправиться в поиски по реке. Сон, который всегда давался ему с трудом, теперь не шел вообще. Альбинос стоял недвижно на палубе, смотрел немигающими глазами, мозг его почти не работал, словно в ожидании того, что может случиться в ближайшем будущем. На Элрика падали солнечные лучи, на палубе от его фигуры протянулась черная тень. Потом появились звезды, взошла луна и наступила тихая темная ночь.
Он хотел, чтобы джунгли поглотили его. Он хотел слиться воедино с деревьями, кустами и ползающими тварями. Он хотел, чтобы мысли исчезли. Он втянул тяжелый, напоенный ароматами воздух, словно одного этого было достаточно, Чтобы он стал тем, чем хотел стать в эти мгновения. Жужжание насекомых превратилось в один бормочущий голос, который звал его в сердце старого-старого леса. Но сейчас он не мог ни пошевелиться, ни ответить на этот зов.
Наконец на палубу вышел граф Смиорган, коснулся Элрикова плеча, сказал что-то, и Элрик покорно пошел вниз к своей койке, завернулся в плащ и лег, продолжая прислушиваться к голосам джунглей.
Даже герцог Аван казался более задумчивым, чем обычно, когда на следующее утро они подняли якорь и пошли на веслах против течения по вязкой, тяжелой воде. Листва над их головой была густой, и им казалось, что они, оставив позади залитое солнцем море, движутся по огромному мрачному туннелю. Яркие растения вились по лианам, свисавшим с высоких крон, и цеплялись за мачты плывущего корабля. Похожие на крыс животные с длинными лапами раскачивались на ветках и смотрели на них яркими умными глазами. Река сделала поворот, и море скрылось из виду. Лучи солнечного света, проникавшие сквозь кроны на палубу, приобрели зеленоватый оттенок.
Элрик пребывал в напряжении, какого не знал с того момента, как согласился сопровождать герцога Авана. Он проявлял острый интерес ко всему, что видел в джунглях и на белой реке, – к роям насекомых, похожих на волнистые облака тумана, клубящиеся над водной гладью; к плывущим бутонам цветов, напоминающим капли крови. Отовсюду доносилось шуршание, внезапное гоготание, лай и плески, производимые рыбами или речными животными. Весла, поднимающие из воды комья водорослей и прячущуюся в них речную живность, вспугивали водных созданий, и те сейчас же бросалась врассыпную, преследуемые каким-нибудь хищником. Многие стали жаловаться на укусы насекомых, однако Элрика крылатые твари не донимали, возможно, потому, что насекомым не нравилась такая нездоровая кровь.