Ситуация постепенно прояснялась.
— Кто ты? — не удержался от такого вопроса я.
— Такой же скиталец, как и ты. Но только немного старше. Я сразу понял, что ты — один из нас, поэтому и включился в ваш разговор.
— Интересно, по каким критериям?
— У нас взгляд особенный. Можешь посмотреть в зеркало, и найдешь что-то общее со мной.
— Но как же так получилось, что и в моем мире со мной разговаривал ты же?
— Так всегда получается. Тот, кто втянул меня сюда, тоже разговаривал со мной во всех мирах сразу. Это трудно представить, но, поверь, так оно и есть.
— Что же теперь будет?
— Ты будешь долго скитаться по мирам, меняясь местами с твоими же двойниками, и если останешься жив, то рано или поздно найдешь такое вот пристанище. И тогда, когда-нибудь к тебе тоже подойдет такой же скиталец. И ты тоже сразу его узнаешь.
— Но зачем?
— Зачем? Разве мы знаем, зачем распускаются розы и поют птицы.
— Знаем. Цветы распускаются, чтобы затем обратиться ягодами. Птицы же поют…
— Не надо, — оборвал меня он, — Это понятно. Вот только не понятно, зачем все это вертится. Мы рождаемся, идем по жизни, к чему-то стремимся, чего-то добиваемся, от чего-то убегаем. И все это, чтобы обратиться в прах.
— Да. Бедный Йорик!
— Ты прав. И Шекспир тоже. Но если вернуться к нашим баранам, а точнее к нам с тобой, то, вероятно, мы нужны этому миру как трансцендентные носители информации, передающие ее от одного мира к другому.
— Неприличными словами попрошу не выражаться, — вставил свое слово я, но он проигнорировал мою шутку.
— Мы те счастливцы, кто может проверять сослагательное наклонение.
— Ну и как оно, проверяется?
— Увидишь. Точнее уже видишь.
Таким образом, опустился занавес еще одного отделения моей новой жизни.
Восстание
Воздушный вихрь закружил меня, и, не затягивая отчета, я дернул за кольцо.
Парашют открылся, несколько раз дернув меня в воздухе, и, наконец, я повис на стропах.
В окружающем меня поле я никак не мог найти цель. Черт побери, с моим опытом парашютиста это было не удивительно. Но какое-то внутреннее чутье подсказывало мне, что дело здесь в другом. Но как бы то ни было, надо было приземляться и искать людей, с которыми, впрочем, проблем не ожидалось, потому что прямо на меня скакал кавалерийский отряд. «Да, — подумал, я, — в свой первый прыжок я приземлился на стадо баранов. Теперь — кавалеристы. Хорошо еще, что не огород с колышками». Я всегда умел делать оптимистические выводы. Землетрясение — хорошо, что не цунами. Цунами — хорошо, что не вулкан.
Окружившие меня кавалеристы были одеты в сизую камуфляжку. Впереди ехал большой человек с большими мадьярскими усами.
— Андрей! — воскликнул он, спешиваясь.
Видимо он хорошо знал моего двойника из этого мира.
Мы обменялись рукопожатиями.
— Какими судьбами у нас? И, черт возьми, на редкость вовремя. У тебя талант такой, что ли? А, честно сказать, я думал, что ты погиб.
Я оценил ситуацию. Веселый Роджер на красных повязках красноречиво свидетельствовал, что я уже был не в Советском Союзе.
— Со мной что-то случилось. Я почти ничего не помню.
— И меня?
— Я сожалею.
— Тирасполь?! Потом Сараево?! Вуковар?!
— Мы вместе воевали?
— Да ты совсем обалдел! — Последнюю фразу мне пришлось литературизировать. — Да это же я, Александр!
Забыл, как выносил меня из боя под огнем усташей?! Это мой друг, — эти слова уже относились к его товарищам, — Вместе воевали.
Я представил себе, как тащу эту на себе эту тушу, килограмм сто, если не больше, и мне стало жалко себя из этого мира.
— Ладно, пойдем. У нас тут недалеко база. Можно пройти пешком. Никита,
— он обратился к спешившемуся рядом парню, — собери парашют моего друга и проследи за моим Буцефалом.
И мы пошли к их базе. По дороге он мне рассказал нечто, что было бы весьма занимательным, если бы не было правдой. Оказывается, они задумали восстание.