Процесс над главными военными преступниками подошел к концу. Он длился около года. Какой же приговор будет вынесен союзным военным трибуналом? Об этом высказывались разнообразные предположения. Наконец по лагерному радио пленные услышали, как лорд-прокурор огласил его: двенадцать раз прозвучали слова «смерть через повешенье». Двенадцать смертных приговоров! Среди прочих — Кейтелю и Йодлю.
Шахт, Папен и Фриче были освобождены в зале суда вопреки особому мнению советских представителей. Все другие подсудимые получили большие сроки тюремного заключения: Гесс, Функ и Редер — пожизненно, гросс-адмирал Дениц отделался десятью годами тюрьмы.
Но сомнения еще не развеялись. Будут ли эти смертные приговоры приведены в исполнение?
— Это же невозможно! — восклицал какой-то унтер-офицер авиации.
Гордясь своим высоким званием, которое давно уже ничего не значило, он выставлял напоказ обезьянью куртку с серебряным кантом и двумя поперечными нашивками.
— Геринг будет висеть! — возражал ему фельдфебель, с длинными, как у художников, накрученными локонами.
Заключили пари. Поскольку у спорящих не было ценных вещей, договаривались, что проигравшему обреют наголо затылок.
Приведение смертных приговоров в исполнение было назначено на 16 октября 1946 года. В тюрьме соорудили три зеленых эшафота и подвесили веревки. Однако американские доброжелатели сумели передать своему бывшему партнеру по торговым сделкам Герману Герингу ампулу с цианистым калием и тем самым избавили его от петли.
Фельдфебель с вычурной прической проиграл пари. И обработка его затылка вызвала в лагере больший интерес, нежели приведение в исполнение приговоров в Нюрнберге.
Глава 21
СУЕТА СУЕТ
И снова пришла зима, с холодом, с туманами, со слякотью. Это была уже третья зима, которую Гербер встречал в плену.
Длинные темные вечера надо было чем-то заполнить. Люди, обладавшие какими-либо специальными знаниями, выступали с соответствующими докладами. Шла ли речь о разведении кроликов или греческом искусстве, выращивании табака или причинах возникновения северного сияния, высокочастотной технике или обработке драгоценных камней — по любой теме находились слушатели.
Директор банка из Дрездена, неплохо прокантовавшийся всю войну на одном из продовольственных складов, расположенном на побережье Северного моря, рассказывал о сути биржевого дела. Из его доклада Гербер узнал, что такое «партер» и «кулисы», какие задачи выполняет курсовой маклер, чем отличаются акции, облигации и ценные бумаги, каким образом вводится на бирже новая ценная бумага и к каким методам прибегают биржевые дельцы в том случае, когда приходят к единому мнению о необходимости поднять цены на ту или иную продукцию. И как бы мимоходом этот дрезденский специалист упомянул о том, что на бирже ведутся и спекуляции. Так всегда было и так всегда будет.
Из зала задали вопрос:
— Если на бирже ведутся спекуляции, то, может быть, проще ликвидировать всю эту систему?
— Ни в коем случае, это было бы равносильно катастрофе! Биржа неотделима от экономики и финансовых отношений государства. Без биржи экономика не смогла бы функционировать ни дня… Что, например, открыли американцы в первую очередь во Франкфурте-на-Майне? Биржу. Еще задолго до того, как были предприняты первые шаги по восстановлению промышленности. Вот так, по-другому не бывает!
Излюбленным объектом биржевых спекуляций были, оказывается, неценные бумаги, по которым не выплачивались дивиденды, но которые в один прекрасный день могли стать ценными.
Делец, хорошо разбиравшийся в биржевых вопросах, он имел, как он заметил между прочим, значительное состояние и контролировал несколько шахт по добыче бурого угля, ряд лесопилок и других предприятий в Нижнем Лаузитце. Целые стопки акций лежали в его сейфе.
Гербер осторожно заметил, что все эти предприятия теперь, по-видимому, секвестрованы советскими оккупационными властями, поэтому его бумаги превратились в неценные.
Бравый маклер замахал на него руками:
— Ни в коем случае! Лишение собственности, секвестрование? Этим нас пугали еще в 1919 году, однако долго это не продлится. В конце концов США здесь, в Германии, скажут свое решающее слово. Подождите, молодой человек, мы еще вернемся к этому разговору!
Но продолжил разговор Гербер не с директором банка, а с Харальдом Кройцманом. Он похвалил Герхарда:
— Ты здорово выдал этому дяде! Как он назвал эту штуку? Я имею в виду бумаги, которые биржевые мошенники рассовывают по карманам?
Гербер разъяснил Харальду то, что ему было не совсем понятно. Кройцман был внимательным слушателем. Гербера тоже очень занимали некоторые проблемы.
— Скажи-ка, действительно дело не пойдет без этой самой биржи? Есть ли в Москве что-нибудь подобное?
— Нет, — ответил Кройцман улыбаясь. — Сразу же после Октябрьской революции банки были там национализированы и все биржи закрыты. Это и было одной из главных задач Коммунистической партии. Если все предприятия крупной индустрии, банки, страховые общества и транспортные компании являются государственной собственностью, то абсолютно все бумаги теряют ценность. Тогда прекращается и торговля такими бумагами.
Гербер откровенно признался, что почти ничего не знает о положении дел в Советском Союзе. В гимназии они изучали лишь пропагандистские материалы. А теперь? Англичане не были заинтересованы в том, чтобы снабжать пленных объективными сведениями о государстве, которое, как утверждал Черчилль, опустило «железный занавес» в Европе.
В английских газетах появились заголовки, набранные крупным шрифтом: «Последние министры польского эмигрантского правительства получили отставку! В Варшаве сформировали новый кабинет, коммунисты господствуют в стране».
Какая неудача для Старой Англии! Недавно не выгорело дело с югославскими эмигрантами-монархистами, и вот нечто подобное произошло с поляками. В течение долгих лет английское правительство всячески поддерживало «достойных доверия людей» из числа польских эмигрантов, вооружило целую польскую армию, которую к тому же и содержало, вложив во все это громадные суммы. «Народно-демократический строй, национализация крупной промышленности!» — требовали коммунисты в Варшаве, несмотря на сопротивление группки, сплотившейся вокруг заместителя премьер-министра Миколайчика.
Газеты захлебывались от ненависти. Тон и теперь, при лейбористском правительстве, задавали консервативные издания.
Наконец-то пленные получили возможность хотя бы на несколько часов покидать лагерь с ненавистными бараками и заборами из колючей проволоки. Команды из числа желающих в течение всего дневного времени могли работать в окрестностях лагеря.
Многое изменилось за это время. На воротах шахт не было больше вывесок с фамилиями их владельцев. Они стали государственной собственностью, за что предприниматели и акционеры получили значительное возмещение. Сделка была для них очень выгодной, поскольку техническое оборудование шахт непоправимо устарело.
Национальный угольный комитет. Во главе этой крупной организации стоял лорд Хиндли. Он не являлся представителем какого-либо старого аристократического рода, а был парламентарием от лейбористской партии, провалившимся на последних выборах в нижнюю палату. И вот в качестве компенсации он был произведен в лорды, чтобы иметь возможность и далее вершить вопросы политики уже в качестве депутата верхней палаты.
Большинство пленных опасалось, что их направят на работы в шахты. Поскольку в прессе постоянно мелькали сообщения о несчастных случаях в шахтах Уэльса, желание трудиться там было не особенно велико. Однако, к величайшему их изумлению, работы в шахтах для военнопленных не планировались, хотя правительство и хотело этого. Добыча угля находилась на уровне ниже необходимого, поэтому его приходилось импортировать в довольно больших количествах, и торговый баланс страны оставался пассивным. Так почему бы и не использовать военнопленных? Однако профсоюзы решительно выступили против этой затеи.