Фелипе бросил недоумевающий взгляд на дядю, тот в ответ незаметно подмигнул ему и тотчас принял строгий вид. Воспитанники гуськом потянулись за Саволино в небольшую капеллу, стены которой какой-то неумелый художник расписал изображениями святых. Алтарь[47] находился на небольшом возвышении. У стен стояли светильники с ярко горевшими восковыми свечами. Пахло ладаном.
Когда молящиеся расселись по скамейкам и успокоились, перед ними появился дон Базилио Беллука, высокий плотный монах в белой пелерине поверх черной рясы, с большим серебряным крестом в руке.
– Benedicat Deus![48] – звучно провозгласил он начало мессы.[49]
– Аминь! – пропел в ответ ученический хор.
Фелипе рассеянно крестился, но мысли его были далеко. Он вспоминал родную деревушку, бедный домик у подножия Чикалы, ему представлялся отец, работающий в саду, мать у кухонного очага.
«А что делают ребята? – думал молодой школяр. – Наверное, забрались за арбузами к дедушке Амброзио, он долго спит по утрам».
И в эту минуту привольная жизнь среди природы показалась Фелипе привлекательнее всех наук.
Обедня шла. В углу капеллы молилась синьора Васта. У порога в припадке религиозного усердия распластался на полу старый Джузеппе Цампи.
Месса кончилась, дон Базилио благословил верующих, и все потянулись из часовни, бережно перешагивая через распростертого Джузеппе Цампи. Напрасно старик умолял наступать прямо на него, просьбы не действовали. И только Луиджи Веньеро доставил старому безумцу утешение. Расшалившись, он толкнул Фелипе, и тот полетел на спину Цампи. Старик охнул, по привычке обругал баловников, но спохватился и принялся благодарить Господа за ниспосланное страдание.
Пансионеры снова собрались в классе. Появилась синьора Васта с пачкой потрепанных учебников латинской грамматики. Книги ценились дорого, и один учебник выдавался на трех-четырех учащихся. Старший в группе отвечал за сохранность книги.
Бумагу экономили, и в школах писали на гладких вощеных дощечках деревянными палочками – стилями. После того как ученик исписывал дощечку, он тупым концом стиля затирал написанное, и можно было начинать снова. Такие дощечки синьора Васта раздала всем ученикам с наказом беречь их. Получил дощечку со стилем и Фелипе.
И только когда закончились все приготовления к занятиям, в класс вошел преподаватель латинского языка, лиценциат[50] Эрминио Гуальди. Это был маленький человек с важной осанкой, с короткими черными волосами и выбритой на голове тонзурой.[51] Тонзура служила признаком принадлежности к духовному или по крайней мере к ученому сословию. Человека с тонзурой уважали, нелегко было получить право носить ее.
В школах наказания были так часты, что про образованного человека говорили: «Он вырос под розгой учителя».
Розгу часто заменяла ферула, длинная линейка из крепкого дерева. Этой линейкой учитель бил нерадивых учеников по рукам, но доставалось и другим частям тела.
Дон Эрминио держал в одной руке учебник, в другой – ферулу.
После того как была прочитана по-латыни молитва, начался урок. Не обращая внимания на новичков, лиценциат стал продолжать изучение грамматики с той страницы, которую задал учить на каникулы.
– Маринетти, ответь, какая часть речи слово «arma».[52]
– «Arma» есть имя существительное, собирательное, среднего рода, множественного числа.
– Правильно, садись. Биччи, почему слово «arma» среднего рода?
Биччи, худенький, бледный мальчуган с рыжими волосами, вскочил и, боязливо глядя на учителя, забормотал:
– Потому… потому что… имена… все имена…
– Полным ответом! – рявкнул лиценциат.
– Имена существительные… оканчивающиеся… во множественном числе… на «а»… все без исключения среднего рода.
Гуальди, при первых словах Биччи приподнявший ферулу, опустил ее на кафедру.
– Так. Назови производное от «arma» сложное имя!
– Armiger… Armiger… – зашептали соседи.
Но запуганный Биччи не слышал подсказок.
– Подойди сюда, Биччи… Еще поближе, – со зловещей любезностью приглашал дон Эрминио. – Ты, видно, летом полагался больше на милость святых, чем на собственное усердие. Милость святых, конечно, велика, но латынь они за тебя учить не будут!
Когда дрожащий мальчуган протянул ладонь левой руки, раздался полновесный удар. Сдерживая слезы, Биччи вернулся на свое место, а лиценциат наставительно разъяснил:
– Из слов «arma» – «оружие» и «gero» – «носить» составляется слово «armiger» – «оруженосец». Вот что ты должен запомнить, друг мой Биччи, отныне и во веки веков!
Урок продолжался.
Фелипе шепотом спросил товарища:
– А как же с нами, новичками?
– С вами будет заниматься кто-нибудь из старших учеников, пока вы не догоните остальных.
Фелипе облегченно вздохнул. Знакомство со страшной ферулой дона Эрмйнио отодвигалось.
Следующим уроком было пение. Пение считалось важным предметом, потому что большинству учащихся предстояла духовная карьера. Пение преподавалось только церковное.
Кантор[53] Рикардо Польяна принес большой кожаный футляр. Он положил его на ближайший к кафедре стол и извлек оттуда виолу[54] и пучок розог. Постаравшись придать своей добродушной физиономии свирепый вид, большой рыхлый дон Рикардо помахал в воздухе пучком розог и положил его на кафедру. Фелипе с удивлением заметил, что ученики втихомолку пересмеивались, как будто грозное предупреждение кантора их не испугало.
– Сегодня будем разучивать псалом[55] «Блажен муж», – неожиданно тонким для его грузной фигуры голосом объявил дон Рикардо.
Он вынул из футляра несколько листочков и роздал ученикам. В глазах у Фелипе зарябило от непонятных линий, кружков, крючков и закорючек. Под линейками были написаны слова на латинском языке.
Фелипе толкнул товарища в бок:
– Что это такое?
– Ноты псалма, который будем разучивать. Видишь ли, каждая нота означает определенный звук…
Но тут на них шикнул учитель, и Веньеро оборвал объяснение.
– Луиджи, а я как? – шепнул Фелипе.
– Ничего, – усмехнулся Веньеро. – Делай вид, что поешь, да пошире раскрывай рот.
Дон Рикардо настроил инструмент и, поставив его между колен, провел смычком по струнам. Фелипе никогда не слышал игры на виоле, и мягкий звучный тон инструмента ему понравился. Кантор проиграл мелодию псалма.
– Теперь смотрите в ноты и пойте за мной.
Фелипе понял, почему ученики дона Рикардо не испугались принесенных им розог. Польяна всецело увлекся игрой и пением. Услышав неправильную ноту, он только бросал полусердитый, полуумоляющий взгляд на виновника. Чтобы наказать его розгой, приходилось прервать мелодию. Это превышало силы дона Рикардо. Но одного проступка не прощал кантор – это равнодушия к преподаваемому им предмету. Достаточно было заметить ученика с закрытым ртом, как дон Рикардо приходил в ярость. Он с шумом бросал виолу на стол, хватал розги, и тут уж не помогали мольбы о прощении.
Предупрежденный приятелем, Фелипе благополучно миновал опасные рифы и отмели. Одаренный прекрасной памятью и хорошим слухом, он внимательно вслушивался в звуки виолы и слова псалма, и к концу урока его звонкий голос уже смело вливался в общий хор.
Продолжительность урока не была строго установлена, она зависела от настроения учителя, его добросовестности и выносливости учеников. Уроки латинской грамматики и пения продолжались часа четыре – до обеденного перерыва.
На обед собрались в обширной полутемной столовой, где на рассохшихся дубовых панелях были вырезаны плоды и фрукты, разнообразная дичь, большие рыбы.
Сервировка стола отличалась разнообразием, так как каждый пансионер, по условию, являлся со своей посудой. Поэтому на столе рядом с фарфоровыми тарелками и серебряными кубками можно было увидеть простые глиняные миски и кружки небогатых учеников.
47
Алтарь – самая важная часть храма, где находится так называемый «престол» со «святыми дарами» – хлебом и вином, будто бы таинственно превращающимися во время богослужения в «тело и кровь Христовы». Алтарь всегда занимает восточную часть храма.
50
Лиценциат (от латинского слова «лиценциа» – разрешение) – лицо, имеющее ученую степень и получившее разрешение преподавать в школе.