От веры не отступали ни на шаг. Не признавали здесь ни государевых ревизий, ни податей и никаких иных повинностей. Про себя они говорили: “Мы хранители истинного православия, мы не в воле царя-антихриста”.
Глядя на строгое соблюдение общинно-жительного устава, писанного еще Сергием Радонежским, лад в семьях, почитание старших, Варлаам уверовал, что там, где следуют первородному православию, где царит дух добросердечия и братской взаимовыручки, цветет и дышит земля русская.
Решив обосноваться поблизости, юноша нашел тесное, но надежное пристанище в чреве дупла почтенной сосны, росшей в версте от староверческого скита. Землю возле нее густо перевили мускулистые плети корней, а сам ствол был столь мощным и объемным, что дупло, образовавшееся у комля, казалось пещерой.
Обустроив временный приют, Варлаам принялся потихоньку валить лес для своей первой хижины. Добела шкурил стволы, рубил венцы. Умения и сноровки ему, конечно, недоставало, но он возмещал их упорством и старанием. Кровяные мозоли на руках постепенно сошли, кожа загрубела. К Рождеству Богородицы он перебрался в светлостенное жилище, напитанное густым смоляным духом и солнцем.
Пышнобородые поселенцы поначалу не допускали в свою общину незваного пришельца ибо ко всякой новизне и перемене были недоверчивы. Иначе и нельзя - попробуй-ка более четырех столетий хранить устои веры попранной нехристями. Но со временем молодой пустынник своим благочестием и прилежанием к труду смягчил их настороженность и даже некоторых расположил к себе.
Удаление от мира и его греховной суеты, физический труд, молитвы, земные поклоны до изнурения, строгий пост, чтение книг старого письма, беседы с праведниками общины мало-помалу открывали перед Варлаамом всю глубину и гуманность почитаемой этими людьми веры.
Изучая рукописную книгу “Травознаи древней Руси”, он познавал божественные силы, скрытые в былинках, овладевал искусством варить из них зелья от разных хворей. Любовь ко всему живому, пытливый ум и зрячая наблюдательность Варлаама, исподволь развивали в нем дар целительства.
Читал Варлаам вечерами при свете лучины, после любимого чая из листьев и ягод сушеной земляники. Поскольку лучины сильно коптили, и от их дыма горчило в горле, да к тому же они быстро сгорали, и их часто приходилось менять, он придумал масляный светильник: вставил в плошку губчатую сердцевину камыша. Она, впитав масло, горела долго чистым, ровным, без чада пламенем.
Участливые, не по летам разумные, благочестивые проповеди, внимание и обходительность к убогим, влекли к нему страждущих. Плату за труды свои Варлаам не брал, а ежели кто настаивал на вознаграждении, тех корил: “Христос завещал: “Даром получили, даром давайте”.
Первые годы хижина Варлаама стояла одиноко, но по мере того как множилось число исцеленных и через них ширилась в округе молва о даровитости новопоселенца, рядом появились сначала землянки, а затем и более основательные жилища.
Однако, со временем целителя стало тяготить шумное окружение. Стремясь к строжайшему монашеству и пустынножитию, он перебрался в глубь тайги версты за четыре от выросшего вокруг его первой обители селения, уже получившего в народе к тому времени имя Варлаамовка.
Новое пристанище располагалось в пихтаче, в подковообразном ложке под защитой громады серо-бурой скалы. Из под нее, вскипая песчаными султанчиками, бил жизнерадостный ключ. Убегая по ложку, он крепчал, шумел, сердился крохотными водопадиками и замирал на малюсеньких плесах. Вода в нем была студеной и очень вкусной.
Прямо возле своей пустыни Варлаам соорудил часовенку во имя особо почитаемой им Семистрельной Божьей Матери.
Шли годы. С неослабной теплотой и душевным рвением отшельник помогал всем страждущим, кто приходил к нему за помощью, словом и делом. Никто не знал отказа, для каждого, по мере сил он старался сотворить добро. Тихими и кроткими словами врачевал самые загрубелые и ожесточенные сердца; примирял враждующих.
Послушать его просветляющие проповеди или излечиться от недуга по-прежнему приходило множество страждущих и немощных, но теперь из почтения к пустыннику, ревнителю древнего благочестия, рядом никто не осмеливался селиться.
Осенью 1863 года, когда Варлааму перевалило за шестьдесят, воздал Творец преданному человеку - даровал сироту: привел прямо к порогу обители мальчонку лет десяти-одинадцати, покрытого сермяжными лохмотьями, и даже креста нательного не имевшего. Стоял он сизый от холода, переступая босыми ногами на прихваченной инеем листве, и смотрел на Варлаама взглядом зрелого человека, познавшего всю горькую изнанку жизни. Но тяжесть пережитых невзгод не придавила его, не сделала униженно-заискивающим или недоверчиво-злобным. Напротив, малец выделялся самостоятельностью: кормился не подаяниями, как большинство бродяжек, а промыслом. Копал съедобные коренья, собирал орехи и ягоды, умело ставил силки, плетенкой ловил рыбу.