- Экая срамота! Не по совести поступают, а еще православные!
- Ровно басурмане какие. В прежние времена такого нечестия и в мыслях не допускалось.
А эвенки, дивясь пристрастию русских купцов к собольему меху, посмеивались над ними промеж собой:
- Лучи - глупый люди. Соболь любят, а оленя - нет. Соболь - какой толк? Мех слабый, мясо вонючий. Олень - много мяса, мех крепкий.
Непривычные к обилию народа, многоголосому гомону и пестроте скитники, чтобы побыстрее покинуть шумное скопище, не торгуясь, поменяли самородное золото и пушнину на искомый товар и ушли из острога кругами - следы путали.
Вернувшись с ярмарки, “опоганенные”, не заходя в избы, долго мылись в бане, стирали облачение - скверну смывали. Доставленный товар осеняли крестным знамением.
Того, что они принесли, хватило общине на два года. В очередной поход в острог определили Изота - старшего сына Глеба, повзрослевшего сына Никодима - Елисея и Колоду, назначенного у них старшим.
На обратном пути, утром второго дня, когда скитники переходили по своим следам замерзшую речку, неподалеку от устья впадавшего в нее ключа, Елисей заметил, что впереди вроде парит, и предложил обойти опасное место.
- И то верно, прямо только вороны летают, - поддержал Изот. Но Колода, не любивший долго размышлять и осторожничать, в ответ прогудел:
- Коли давеча здесь прошли, стало быть, и нынче пройдем.
Истончившийся под покровом снега лед все-таки не выдержал тяжело груженных ходоков, и они разом оказались по грудь в воде. Течение теснило к краю промоины. Мужики без лишних слов мигом перебросали на снег тяжелую поклажу, затем освободились от снегоступов. Теперь надо было как-то выбираться самим. Первым вытолкнули на лед самого молодого - Изота. Следом Колода подсобил Елисею.
- Живо оттащите поклажу подальше и киньте мне веревку. Она сбоку торбы приторочена, - скомандовал он.
Исполнив все в точности, Изот с Елисеем принялись вытягивать из промоины старшого. Когда тот был уже по пояс на льду, закраина не выдержала скитского богатыря, скололась, а веревка выскользнула из его окоченевших рук. Подхватив добычу, течение затянуло ее под лед…
Мокрые Изот с Елисеем встали на колени и принялись истово молить Бога за товарища, но крепкий мороз быстро принудил их подняться.
Поскольку до дома было еще далеко, закоченевшие скитники решили бежать по следу эвенкийских упряжек, проехавших накануне, в надежде достигнуть стойбища, расположенного где-то неподалеку у подножья Южного хребта. Перетащив всю поклажу к приметному своей расщепленной вершиной дереву, закопали ее в снег…
В тех местах, где нартовая колея проходила по безветренным участкам леса, она то и дело проваливалась под ногами бредущих к стойбищу парней. Оледеневшая одежда хрустела и затрудняла движение. Путники, похоже, чем-то сильно прогневили Господа: откуда ни возьмись налетела густеющая на глазах поземка - поднимала голову пурга.
- Сил нет… Остановимся! - прокричал, захлебываясь ветром и колючими снежинками, Изот.
Чтобы окончательно не застыть, парни свалили прямо на нартовую дорогу ель и забрались под ее густые лапы. Дерево быстро замело. Внутри, под пухлым одеялом, стало тихо и тепло. Чтобы согреться, ребята обнялись. А над ними со свистом и воем неистовствовала разыгравшаяся стихия…
Припозднившаяся оленья упряжка, ехавшая с ярмарки, уперлась в высокий сугроб. Собаки, что-то почуяв, принялись рыться в нем. Эвенк Агирча с дочерью Осиктокан разглядели в прокопанной собаками норе меховой сапог, торчащий из хвои. Раскидав снег и раздвинув ветви, они обнаружили людей. Вид их был ужасен: безучастные лица, заиндевевшие волосы. Но люди, похоже, были живы. Переложив их на шкуры, устилавшие упряжки, эвенки развернули застывшие коробом зипуны, распороли рубахи и принялись растирать замерзшие тела мехом вывернутых наизнанку рукавиц, затем драгоценным спиртом. Грудь Елисея постепенно краснела, и вскоре он застонал от боли. А бедняга Изот так и не отошел. В чум привезли только Елисея…
Глядя на покрытое водянистыми пузырями, багровое тело обмороженного, в стойбище решили, что лучи не выживет, но черноволосая, смуглолицая, с брусничного цвета щеками, Осиктокан продолжала упорно ухаживать за Елисеем: смазывала омертвевшую кожу барсучьим жиром, вливала в рот живительные отвары. И выходила-таки парня! И даже когда “воскресший” совсем оправился, она не отходила от него ни на шаг, старалась быть рядом.