Бибиков перестал дуться, и ответил.
– Я же вам говорил, что я не историк, и не культуролог. Я простой университетский дворник. И что с того? Только вы называете меня историком. Да и вся эта ваша история о душах мертвых, показалась мне крайне занимательной.
– А какое у вас образование? – спросил Неверов.
– Видимо, никакое. В ранней юности меня определили в военное училище. Но в милитаризме я разочаровался, ставши пацифистом. И покинул эту военщину. В военном училище я изучал историю войн, поэтому я и стал интересоваться всемирной историей. Затем я поступил на исторический факультет. Прошел год, и я разочаровался в истории как в науке. Отчислился по собственному желанию. Я изучал историю, и меня привлекло всемирное искусство. Поэтому недолго думая я поступил на факультет культурологии. Однако культуролог из меня также не вышел. Примерно через год я отчислился, так как меня заинтересовала философия и религиоведение. В конце концов, и в религии я разочаровался и потому стал агностиком. Я за все эти годы научился только одному – разочаровываться. Я когда-то был увлечен всем, я был словно очарован, околдован, но однажды чары развеялись, магия угасла. И что же осталось во мне – спросите вы меня? – тут Бибиков призадумался, а потом ответил. – Я и сам не могу на этот вопрос ответить. Я просто убираю за людьми, они мусорят, а я собираю их мусор, надеясь на то, что однажды они перестанут создавать мусор и мой труд станет не нужен. Я вижу весь тот идеологический мусор, которым завален этот мир и потому стремлюсь вычистить этот мир, я желаю сделать его чуточку чище. Но вы правы, без диплома, без бумажки кто я? Никто. Всего лишь дворник.
Неверов, внимательно воззрившись на Бибикова, сказал.
– Либо вас, Бибиков, можно назвать кладбищенским сторожем. Вот перед вами могилы, кресты, надгробия, памятники и склепы. И вы, будучи живым, за всем этим погостом приглядываете. Вот только каково быть единственному живому человеку среди мертвецов? Каково быть расколдованным?
– Порою одиноко. – промямлил Бибиков. – Особенно уныло видеть и слышать всё это культурное безобразие, которое творится в нашей стране. Все эти бесконечные фильмы про войну, спорт и космос. И все они о прошедшем. Мы попросту копаемся в прахе.
– Вы, Бибиков горячитесь, а нужно ко всему относиться спокойно.
– Я высоконравственный высокочувствительный человек, потому иным быть не могу и не желаю.
– Потому-то и седеете раньше времени. Вы морально устаете. Вам бы отдохнуть. – здесь Неверов сделал паузу. – Чтобы завтра с новыми силами приступить ко второму интервью.
“Хороший отдых ты мне предлагаешь. Вот уж нет, воздержусь”. – подумал Бибиков и, ощетинившись, зашипел словно еж.
– Не буду я больше никого интервьюировать. Хватило мне и этого недавнего позора. Не удивлюсь, если меня еще на камеру снимали. Не нужны мне ваши деньги и славу свою заберите обратно. Я сыт по горло всем этим!
“Что ж, раз так, то мне придется менять тактику, чего, конечно не хотелось бы. Но что с этим идиотом поделаешь”. – помыслил Неверов и сказал.
– Резковато с вашей стороны, Бибиков, так поступать. Всё нервничаете, когда нужно всё хорошенько обдумать. Я же от вас многого не прошу. Мы с вами завтра осмотрим один склеп. Это будет нетрудно, я вам обещаю.
– Склеп? Какой еще склеп? Я думал, что вы говорите аллегорически. – сказал Бибиков, а сам подумал. – “Попахивает уголовщиной. Не к добру это”.
– Метафора она и есть. – здесь Неверов посерьезнел. – Но о том вы узнаете завтра. А пока, освободите мой автомобиль от своего присутствия. Доедите до университета на метро.
В ответ Бибиков только фыркнул и, выбравшись из автомобиля Неверова, захлопнул дверцу, да столь громко, что ему показалось, будто сейчас журналист изменит свое снисходительное отношение к дворнику, на менее покладистое. Но ничего не произошло, поэтому Бибиков молча поплелся до станции метро, прибывая в разрозненных чувствах. С одной стороны в нем бушевало отторжение, с другой стороны напирало любопытство. Да и сам его тридцатилетний возраст, то ли еще юность, то ли уже зрелость. Потому в нем то ли юношеский максимализм, то ли мудрое желание покоя и рациональности. Бибиков словно поделен пополам.
“Только раздвоения личности мне не хватает”. – подумал он и внутренне усмехнулся. – “А всё-таки как же занимательно начала фонтанировать моя серая жизнь всяческими событиями”.
Уже сидя в вагоне, он начал размышлять о современной культуре.
“Они сопоставляют культуру западную и культуру русийкую, и что из этого всего получается? А выходит то, что с одной стороны они пытаются подражать западному искусству, в частности – кинематографу, либо они снимают свое, и это свое оказывается очередной – чернухой. С другой стороны, создают патриотическое гнилье, давно истлевшее в закромах государственной пропаганды, и умы нынешнего поколения уже не переносят запах этого трупного яда, у нынешней молодежи выработался иммунитет ко всей этой националистической заразе. Пропагандисты всё пытаются надавить на государство образующие архаичные скрепы, дабы они зацепили современную молодежь. Всё хотят, чтобы они любили своих, и ненавидели чужих. Старая песенка. Обыкновенный фашизм. Выступают против национализма, но при этом занимаются возвеличиванием страны и народа. И это противоречие их нисколько не смущает. Устаревшее безобразие. Все эти националистические лозунги, обряды, присяги. Но чему удивляться, когда во властных структурах заседают старики, потому иначе мыслить и поступать они попросту не умеют. Так было когда-то при моем обучении в школе, когда на мою парту положили учебник по географии и сказали прочитать текст о численности населения. Вот только данные в этом учебники давным-давно устарели, да и многие страны сменили названия и размеры территорий. Но учителей это обстоятельство не волновало, у них были только такие привычные им учебники. Так и пропагандистские методички всё те же, по ним и работают. Результат от такого подхода двоякий. Старшее поколение одобряет нынешний режим, тогда как младшее поколение смотрит на власть с отвращением. Как и мои родители голосуют за президента Мутина, на что я им парирую и говорю – а то, что он вам пенсионный возраст повысил и поэтому вы теперь прозябаете в безработице и нищете, это, по-вашему, ничего, такая вам стабильность нужна? Они в ответ молчат, зная, что это плохо, но это плохое свое, родное, а что-то новое страшно. Они мыслят именно так. Но это пройдет. Это пройдет. Уйдет на покой старое поколение и возьмет с собой в могилу государство с ее победобесием, религией и патриотизмом. Всё это станет одной большой библиотекой, она как бы есть, но уже никому не нужна”.