Здесь мы встретились с одним из самых странных и таинственных наших открытий – мумифицированной и невероятно высушенной фигурой, стоящей у стены. Она была более семи футов ростом, цвета темного асфальта и совершенно обнажена, если не считать нечто похожее на черный капюшон, слегка покрывающий голову и свисающий с обеих сторон сморщенными складками. Судя по размерам и общим очертаниям, это явно был один из древних Йорхи – возможно, единственный представитель этой расы, чье тело сохранилось в целом и нетронутом виде. Мы все почувствовали невыразимое волнение и возбуждение, только подумав о возрасте этого высохшего существа, которое, находясь в сухом воздухе склепов, пережило все исторические и геологические превратности этой планеты, чтобы оказаться связующим звеном с утраченными эпохами.
Затем, посветив фонарями и пристальнее вглядевшись, мы поняли, почему мумия сохраняла вертикальное положение. Ее щиколотки, колени, талия, плечи и шея были прикованы к стене тяжелыми металлическими обручами, так сильно изъеденными ржавчиной, что мы вначале не смогли различить их в полумраке с первого взгляда. Странный капюшон на голове и при ближайшем рассмотрении продолжал вызывать недоумение. Он был покрыт тонким слоем похожего на плесень пушка, грязного и пыльного, как многовековые паутины. Было что-то в этом капюшоне, я так и не понял что, отвратительное и отталкивающее.
– Клянусь Юпитером! Вот это настоящая находка! – воскликнул Октейв, тыкая фонарем в высохшее лицо, по которому как живые двигались тени в бездонных впадинах глазниц, в огромных тройных ноздрях и широких ушах, выступающих из-под капюшона.
Все еще держа поднятым фонарь, он протянул свободную руку и слегка дотронулся до тела. Каким бы робким ни было прикосновение, нижняя часть бочкообразного торса, ноги, кисти и руки рассыпалась в пыль, оставив голову и верхнюю часть тела все еще висящими в своих металлических оковах. Процесс разложения, видимо, протекал до странности неравномерно, поскольку оставшиеся части тела не подавали признаков распада.
Октейв вскрикнул от испуга и отчаяния, а затем начал кашлять и чихать в окутавшем его облаке коричневой пыли, плывущей с воздушной легкостью. Все отступили назад, чтобы избежать контакта с этим порошком. Поверх расползающегося облака пыли я увидел невероятную картину. Черный капюшон на голове мумии по краям начал извиваться и дергаться; он корчился в отвратительных судорогах, затем свалился с высохшего черепа и, падая, продолжал конвульсивно свертываться и развертываться в воздухе. Затем он опустился на обнаженную голову Октейва, который остался стоять у самой стены, будучи в расстроенных чувствах по поводу разрушения мумии. В это мгновение, в приступе необычайного ужаса, я вспомнил предмет, который при свете двойных лун отделился от теней Йох-Вомбиса, а затем при первом моем движении отполз назад как плод моего дремотного воображения.
Прилипая, как плотно облегающая ткань, существо окутало собой волосы, лоб, глаза Октейва, и он дико и пронзительно закричал, бессвязно призывая на помощь. Неистово вцепившись пальцами в капюшон, Октейв пытался сорвать его, но ему это не удавалось. Его крики перешли в безумное крещендо агонии, как будто его пытали дьявольскими, бесчеловечными пытками; он приплясывал и прыгал вслепую по всему склепу, ускользая от нас с какой-то странной быстротой, в то время как все мы бросались вперед, пытаясь схватить его и освободить от этой жуткой вещи. Все происшедшее было сверхъестественным и нереальным, как какой-то кошмар; но существо, упавшее на голову Октейва, явно было какой-то неизвестной формой марсианской жизни, которая, вопреки всем известным законам науки, выжила в этих первобытных катакомбах. Если мы сможем, мы должны спасти Октейва от объятий этого создания.
Мы попытались приблизиться со всех сторон к обезумевшей фигуре нашего начальника – что в тесном пространстве между последними урнами и стеной, казалось, было легким делом. Но, метнувшись прочь, – из-за его ослепленного состояния вдвойне непонятным образом, – Октейв обогнул нас и побежал прочь, скрывшись среди урн в лабиринте пересекающихся катакомб.
– Боже мой! Что с ним случилось? – вскричал Харпер. – Он ведет себя так, как будто в него вселился дьявол!
У нас явно не было времени для дискуссий по поводу этого загадочного происшествия, и мы помчались за Октейвом с такой скоростью, какую предполагало наше изумление. В темноте мы потеряли его из виду; и когда мы подошли к первому разветвлению катакомб, мы засомневались, какой из проходов он выбрал, пока не услышали пронзительный несколько раз повторившийся крик в крайней левой от нас катакомбе. В этих воплях было что-то неземное, что, видимо, можно было приписать застоявшемуся воздуху или особой, акустике разветвляющихся каверн. Но я как-то не мог представить, что звуки эти исторгали человеческие губы – или, по крайней мере, губы живого человека. Казалось, в них содержится бездушная, механическая агония, как будто их исторгал труп, с вселившимся в него дьяволом. Направляя лучи фонарей перед собой в качающиеся, прыгающие тени, мы бежали между рядами громадных урн. Вопли замолкли в могильной тишине, а далеко впереди мы услышали легкий приглушенный топот бегущих ног. Мы побежали туда, очертя голову; но, задыхаясь в испорченном, насыщенном миазмами воздухе, вскоре вынуждены были замедлить шаг, так и не догнав Октейва. Очень слабо, и уже гораздо дальше, как поглощаемые могилой шаги призрака, слышались затухающие звуки его шагов. Затем и они прекратились; и мы уже ничего не слышали, кроме собственного судорожного дыхания и пульсирующей в висках крови, отдающей в ушах как бой барабанов, извещающих об опасности. Мы продолжали двигаться дальше, разделив вскоре наш небольшой отряд на три части, подойдя к тройному разветвлению каверн. Харпер, Халгрен и я пошли по среднему проходу и прошли, казалось, бесконечный путь, не обнаружив никаких следов Октейва. Мы осторожно пробрались мимо ниш, заставленных до потолка колоссальными урнами, должно быть, наполненными прахом сотен поколений, и вышли в огромных размеров помещение с геометрическими рисунками на полу. Вскоре здесь же появились остальные члены нашего отряда, которым также не удалось обнаружить нашего исчезнувшего начальника.
Было бы бесполезно подробно описывать возобновившийся и длившийся часами осмотр несметного числа склепов, многие из которых мы до этого не обследовали. Никаких признаков жизни – все они были пусты. Я помню, как еще раз прошел через склеп, в котором я видел темный округлый лоскут на потолке, и с содроганием заметил, что кожаный предмет исчез. Было просто чудом, что мы не заблудились в этом подземном лабиринте; но, в конце концов, мы снова вернулись в последнюю катакомбу, в которой обнаружили прикованную мумию. Подходя к этому месту, мы услышали размеренный, повторяющийся лязг металла – в теперешних обстоятельствах звук чрезвычайно настораживающий и таинственный, как будто вурдалаки колотили молотками по какому-то забытому саркофагу… Мы подошли ближе, свет наших фонарей открыл нам совершенно неожиданное и необъяснимое зрелище. У останков мумии, повернувшись к нам спиной, стояла человеческая фигура. Голова ее была скрыта под раздувшимся черным предметом, напоминающим по размерам и форме диванную подушку. Человек этот что есть сил бил в стену заостренным металлическим брусом. Как долго Октейв находился здесь и где он разыскал этот брус, мы не знали. Под его неистовыми ударами глухая стена осыпалась, оставив на полу кучу обломков и обнажив маленькую узкую дверцу, сделанную из того же неизвестного материала, что и урны с прахом, и чаша для благовоний.