Выбрать главу

— Я ничего не знаю; это врач говорил, — холодно сказала она.

— Врач говорил!.. — со злобой повторил царь. — Уж не приходил ли он к тебе совещаться о лекарствах для больной?

Зоя рассмеялась бездушным смехом.

— Так вот что… — презрительно вымолвила она, — ты, кажется, думаешь, что я отравляю севасту?

Царь с негодованием поднял голову.

— Я знаю тебя и считаю способною на все…

Она остановила его властным движением руки.

— Успокойся, — с пренебрежением сказала она, — если бы мне было надо, я бы это сделала четыре года назад, когда выходила за тебя замуж.

Ядовитая усмешка скользнула по ее лицу.

— А я думала напротив, — продолжала она, — что эта болезнь — дело твоих рук и удивлялась такому припадку запоздалой ревности.

Царь глядел на нее, недоумевая.

— Запоздалой — потому что герой уезжает послезавтра, — пояснила Зоя.

— Какой герой? — с возрастающим недоумением спросил Константин.

— Ты, кажется, хочешь меня уверить, что тебе ничего неизвестно про басню всего города — про любовь твоей севасты к спафарию Глебу?

Несколько мгновений император сидел неподвижно и потом вдруг, как ужаленный, вскочил с места.

— Замолчи, змея! — вне себя закричал он. — Тебе завидно, что Склирена моложе и лучше тебя. Ни годы, ни близость смерти не умертвят твоего яда, не исправят тебя от пороков… Ты стараешься поселить вражду между мною и женщиной, которая отдала мне молодость, которая одна в целом мире любила меня…

Он замолк и в отчаянии закрыл лицо руками. Зоя встала и кликнула очередного евнуха.

— Император сейчас уходит к себе, — резко сказала она ему, — позови монахиню продолжать чтение.

Евнух вышел; Константин поднялся с места.

— И к тому же, — решительно молвил он Зое, — помни, что Склирена свободна и может делать, что хочет. Не мне стеснять ее свободу. Она не то что другие…

Царица презрительно улыбнулась и отвернулась, будто не желая слушать. Мономах не прощаясь вышел из комнаты.

* * *

После бессонной ночи, император приказал позвать к себе Константина Лихуда.

— Отдай приказ немедленно посадить спафария Глеба в Анемадскую тюрьму, — сурово сказал он ему.

Лихуд поклонился.

— И чтобы никто об этом не знал, — добавил Мономах. — Что это у тебя за грамота?

— Я принес тебе подписать указ о повсеместном освобождении пленных россов по случаю обручения царевны с князем Всеволодом.

— Хорошо. Оставь.

Но Лихуд не уходил.

— Государь, — начал он после короткого молчания, — как же прикажешь распорядиться относительно уезжающего завтра посольства?

— Пускай едут, — ответил царь, — и пускай увозят и икону, и дары.

— Но кого же назначить вместо спафария Глеба? Кто им будет за языка? Притом я узнал, что родня Глеба — сильные при княжеском дворе люди, и боюсь, не повредило бы делу твое приказание посадить его в темницу.

Мономах нахмурился.

— У меня есть причины… — начал было он и остановился.

— Я не сомневаюсь, государь, — почтительно и спокойно продолжал Лихуд. — Я решаюсь возражать лишь потому, что знаю твою доброту и доверчивость. Беспристрастны ли лица, желающие погубить спафария? Можем ли мы из-за этого рисковать расстройством сватовства?

Император задумался.

— Ах, делай, как знаешь, — воскликнул он, — только, чтобы он не встречался со мной, чтобы не жил в нашем городе.

Лихуд поклонился.

— Глеб завтра уезжает. Ему можно дать разрешение остаться на родине.

* * *

В дворцовом саду, на самом высоком месте, приютилась под защитой столетних сосен красивая беседка. Мозаики по золотому полю покрывают ее своды, покоящиеся на колоннах розового мрамора. Чудный вид открывается из ее окон: отсюда виден почти весь семихолмный город и даже отдаленные, вне городских стен лежащие монастыри — Св. Мамонта, Козмидион и Петрион; видны и зеленые берега Босфора, и величественная Св. София, и Пропонтида, окаймленная далекими горами; а внизу, среди зелени, горят золотые купола Манганского монастыря Св. Георгия. Трудно было выбрать более красивое место для беседки; как орел, высоко поднялась она над садом, и, вероятно, оттого ее и назвали «орлом»[13].

Склирена была одна. Среди разостланного на полу пушистого восточного ковра, она полулежала на парчовых подушках. Вся в белом, она казалась бледнее вчерашнего; ее густые черные волосы подняты были кверху и перехвачены гладким золотым обручем. Глубокие глаза ее были широко раскрыты. Лютня лежала у ног ее, а кругом — на ковре, на ее коленях, на пестром мраморном полу разбросаны были целые горы всевозможных цветов. Склирена собирала их в букеты, но не ими были заняты ее мысли… Она напряженно прислушивалась к каждому звуку, к каждому шороху… Она ждала, и сердце ее замирало от страха, что он не придет… Не было ли пустым обманом воображения то, что она вчера прочла в его взгляде? Есть ли основание у мечты, всю ночь золотым сном порхавшей над ее изголовьем? Придет ли он?

вернуться

13

Орел (Αετός), здание построенное в саду при Василии Македонском. Оно лежало на самой вершине холма.