Но наступает момент, когда их пути расходятся. Если учёный провёл наблюдение и дал объяснение, его задача выполнена. Судье же предстоит ещё вынести приговор. Если он, подавив личные симпатии, вынес приговор, следуя закону, он считает себя беспристрастным. И действительно будет таковым, по мнению судей. Но не по мнению учёных. Ибо невозможно осудить или оправдать, не основываясь на какой-то шкале ценностей, уже не связанной с какой-либо позитивной наукой. Что один человек убил другого -- это факт, который в принципе можно доказать. Но чтобы покарать убийцу, мы должны исходить из тезиса, что убийство -- вина, а это по сути -- всего лишь мнение, относительно которого не все цивилизации были единодушны.
И вот историк с давних пор слывёт неким судьёй подземного царства, обязанным восхвалять или клеймить позором погибших героев. Надо полагать, такая миссия отвечает прочно укоренившемуся предрассудку... Тут особенно уместно замечание Паскаля: "Все играют в богов, творя суд: это хорошо, а это плохо". При этом забывают, что оценочное суждение оправдано только как подготовка к действию и имеет смысл лишь в отношении сознательно принятой системы нравственных рекомендаций. В повседневной жизни необходимость определить свою линию поведения вынуждает нас наклеивать ярлыки, обычно весьма поверхностные. Но в тех случаях, когда мы уже не в силах что-либо изменить, а общепринятые идеалы глубоко отличны от наших, там эта привычка только мешает. Достаточно ли мы уверены в самих себе и в собственном времени, чтобы в сонме наших предков отделить праведников от злодеев? Не глупо ли, возводя в абсолют относительные критерии индивидуума, партии или поколения, прилагать их к способу правления Суллы в Риме или Ришелье на Генеральных штатах христианнейшего короля? Нет ничего более изменчивого по своей природе, чем подобные приговоры, подверженные всем колебаниям коллективного сознания или личной прихоти...
К несчастью, привычка судить в конце концов отбивает охоту объяснять. Когда отблески страстей прошлого смешиваются с пристрастиями настоящего, реальная человеческая жизнь превращается в чёрно-белую картину... Чтобы проникнуть в чужое сознание, отдёленное от нас рядом поколений, надо почти полностью отрешиться от своего "я". Но, чтобы приписать этому сознанию свои собственные черты, вполне можно оставаться самим собою. Последнее, конечно, требует куда меньше усилий. Насколько легче выступать "за" или "против" Лютера, чем понять его душу!.. Урок, преподносимый нам интеллектуальным развитием человечества, ясен: науки оказались плодотворными и, следовательно, в конечном счете практически полезными в той мере, в какой они сознательно отходили от древнего антропоцентризма в понимании добра и зла. Мы сегодня посмеялись бы над химиком, вздумавшим отделить злые газы, вроде хлора, от добрых, вроде кислорода. И хотя химия в начале своего развития принимала такую классификацию, застрянь она на этом, -- она бы очень мало преуспела в изучении веществ.
Остережёмся, однако, слишком углублять эту аналогию. Терминам науки о человеке всегда будут свойственны особые черты... Ибо история имеет дело с существами, по природе своей способными ставить перед собой цели и сознательно к ним идти... Мы всегда понимаем недостаточно. Всякий, кто отличается от нас -- иностранец, политический противник, -- почти неизбежно слывёт дурным человеком. Нам надо лучше понимать душу человека хотя бы для того, чтобы вести неизбежные битвы, а тем паче, чтобы их избежать, пока ещё есть время. При условии, что история откажется от замашек карающего архангела, она сумеет нам помочь излечиться от этого изъяна. Ведь история -- это обширный и разнообразный опыт человечества, встреча людей в веках.
Лучше всего освоили ремесло Озириса (судья в царстве мёртвых) российские "патриоты", и у них как-то так получается, что наши предки -- носители добра, а их противники -- носители зла. Но дело не только в "патриотах". Яркий тому пример -- моя оценка личности князя Игоря. Оправдана она только тем, что опровергает противоположное оценочное суждение.
Некоторые считают, что моральная оценка деятелей прошлого вполне допустима, если за основу брать этический стандарт их времени. Исходя из сказанного, многие советские историки оправдывают, например, грабёж князем Игорем беззащитных половецких кочевий -- это не противоречило этическому стандарту Киевской Руси! Нынешнего пацифиста в древнем Киеве посчитали бы трусом, а сторонника отмены смертной казни -- злодеем и защитником злодеев. Поборника прав человека посчитали бы бандитом, который покушается на собственность (рабов) граждан города. Соглашаясь с указанной концепцией, мы ДОЛЖНЫ отрицательно оценивать людей, этические представления которых опередили свое время.