В 18 часов я пришел в КГБ и меня сразу повели в кабинет следователя. В кабинете уже сидела коридорная и какой-то мужчина в морской форме. Коридорная была в слезах.
— Это первый помощник капитана, — представил мне следователь человека. — А женщину вы знаете?
— Знаю.
— Кто она?
— Коридорная.
— Так это она разрешила вам ночевать на теплоходе?
— Нет.
— Как нет? Вы говорили, что она!
— Я сказал неправду, чтобы спасти честь другой женщины.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я ночевал не на теплоходе. Я ночевал у одной замужней женщины, имя которой не могу назвать ни в коем случае, потому что это грозило бы ей развалом семьи.
— Так я и знал! — воскликнул следователь. Первый помощник вскочил со своего стула и стал ругаться:
— Вы не отпускайте его! Он все врет! И эта его басня насчет замужней женщины — тоже просто выдумка! По лицу вижу, что фальшивый человек! Бежать он хотел в Турцию, а теперь изворачивается! Поверьте моему опыту старого большевика!
Следователь поблагодарил «старого большевика» за его визит и отпустил вместе с коридорной.
— Ну что: будем сознаваться? — обратился ко мне, когда они вышли, следователь.
— Мне не в чем сознаваться, я не хотел бежать. И наговаривать на себя я тоже не хочу. Ведь, теперь другое время, правда? Никита Сергеевич разоблачил старые приемы, когда невинных людей принуждали сознаваться в преступлениях, которых они не совершали!
— Это верно, — ответил следователь. — Партия осудила старые методы допросов. Но мы их к вам и не применяем! Разве не так?
— Верно, не применяете. Поэтому я и говорю вам правду: бежать я не хотел.
— Однако, только что, под давлением обстоятельств, вы вынуждены были сознаться во лжи! На этом основании я имею право отдать приказ о вашем аресте и передаче дела в суд. Три года вам обеспечены! Скажите, хотите, чтобы я сейчас вас арестовал?
Я смотрел на него и не знал, как лучше ответить. А следователь вдруг разъярился, вскочил со своего места, обошел свой письменный стол и, подойдя ко мне вплотную, закричал:
— Отвечайте мне! Да или нет? Хотите быть арестованным?
Я нахожусь целиком в вашей власти. Как вы прикажете — так и будет. Если вы прикажете меня арестовать, меня арестуют. Но я бы этого не хотел, — наконец нашел я ответ, который должен был остудить его пыл.
И эти мои слова, несомненно подсказанные мне свыше, действительно его остудили. Следователь вернулся на свое место, сел и уже спокойным голосом продолжил:
— Тогда назовите имя и адрес женщины, у которой вы провели ночь перед вашим марафонским заплывом.
— Вот это я не могу сделать даже перед угрозой попасть в тюрьму, — ответил я. — Если я выдам эту женщину, всю жизнь потом меня будет грызть совесть.
— Совесть! Совесть! — проворчал следователь. Потом помолчал и приказал:
— Завтра, в одиннадцать!
— Хорошо, я приду.
— Можете идти.
— До свидания.
Я вышел из кабинета следователя морально обессиленный. Я никогда не был остер на язык и то, что нашел правильный ответ, не моя заслуга. Само Провидение подсказало мне его.
Мой молодой сосед дожидался меня, чтобы идти в ресторан «Салхино». Возможно, он хотел что-нибудь выведать от меня, но я ничего ему не сказал. Однако, его шутки и дружественный тон (возможно, наигранный), были мне очень нужны. Они помогли мне придти в себя, вернуться на землю из тюремных подвалов, куда еще недавно тянули меня обстоятельства.
На следующий день, когда я стоял у входа в КГБ, а дежурный звонил по внутреннему телефону моему следователю, сверху спустился председатель КГБ.
— Здравствуйте, — поздоровался я с ним.
— Здравствуйте, — ответил он. — А вы все еще не уехали? — и не дожидаясь моего ответа, добавил:
— Сегодня или завтра уедете. Прощайте! — и пошел к своей машине. Следователя я не увидел. Ко мне вышел доброжелательный офицер и сразу спросил, какой билет мне взять на поезд.
— Никакой, — так же без всяких вводных слов ответил я. — Вы знаете, что у меня есть деньги и поэтому я не хочу трястись трое суток на поезде. Я или полечу на самолете прямо отсюда, или из Сочи. Во втором случае я поеду до Сочи на пароходе.
— На поезд я могу достать вам билет, а на самолет или пароход доставайте сами! Очевидно мы больше не увидимся. До свидания! Приедете еще в Батуми — заходите в гости, я буду рад принять вас у себя дома (и он назвал свой адрес).
Мы попрощались за руку и я пошел на Морской вокзал, Пароход отходил в этот же день, вечером. Я купил билет, потом рассчитался в гостинице и, провожаемый соседом по номеру, пришел на причал. Посадка уже началась и в числе провожающих я увидел своего следователя. Я прямо подошел к нему и заговорил:
— Здравствуйте! Вы пришли удостовериться, что я действительно уезжаю?
— Тссс! — зашипел чекист. — До свидания! И не подходите больше ко мне — я занят!
Я понял, что он кого-то караулил. «Очень хорошо, что я еще раз засвидетельствовал, какой я простачек!» — подумал я и, попрощавшись со своим приятелем из гостиницы, взошел на борт теплохода.
Прибыв в Сочи, я взвесился. Мой вес оказался 70 килограммов. Значит, я потерял 10 кило.
Часть 2. Глаз скорпиона
Глава 9. Литературное объединение начинающих писателей
Подняв воротник своего плаща, я вышел из трамвая на Литейном проспекте и направился в сторону Невского. Был тоскливый сентябрьский вечер. Шел дождь и сильный ветер бросал в прохожих жухлыми листьями. Как всегда, Невский был запружен машинами и автобусами, черное облако от выхлопных газов которых стлалось по ветру и заставляло меня поминутно плеваться и затаивать дыхание. Водосточные трубы на Невском нигде не доставали до земли и дождевая вода из них лилась на ноги прохожим. На крыше дома, над кинотеатром «Титан», был виден огромный лозунг «Слава КПСС!», а рядом с ним — портрет Хрущева без бородавок на лице. Я вспомнил, что в советских учебниках истории и туристских справочниках указывалось, что «до революции Ленинград не был таким прекрасным городом, как теперь». Однако, на деле все было как раз наоборот. Об этом мне говорили родители, родственники и их знакомые, когда они были еще живы. Позднее я нашел подтверждение их словам во многих книгах. Но с каждым годом становится все труднее находить правдивые сведения о жизни до революции 1917 года. Почти все свидетели дореволюционных лет уже умерли или настолько состарились, что ничего не помнят. Пользуясь этим, коммунисты извратили все факты, переделали книги, а старые газеты и журналы, хранящиеся в библиотеках, запретили выдавать для чтения. Теперь ложь стала называться правдой, а потому многие верят в то, что революция на самом деле принесла какие-то улучшения.
Мне хотелось есть. В сплошном потоке спешащих пешеходов, большинство которых несли в руках сумки или авоськи, я перешел на другую сторону Невского и вошел в угловой магазин «Гастроном». В магазине было много народу и стояли длинные очереди. Я подошел к кондитерскому отделу, где народу было поменьше, и, вынув из кармана все свои деньги, пересчитал их. Оказалось 8 рублей и 25 копеек. «До получки еще 5 дней, — соображал я, — по 1,5 рубля в день, чтобы не протянуть ноги с голоду… А сегодня, если даже 3 копейки за трамвай я платить не буду, а поеду „зайцем“, все равно больше 25 копеек потратить не могу!»
Я подошел к колбасному отделу и увидел на витрине только один сорт колбасы, по 2 рубля 40 копеек за килограмм. Отстояв сперва очередь в кассу за чеком, а потом — к продавцу, который вешал колбасу, я, наконец, получил свои 100 грамм. Я съел колбасу тут же в магазине, без хлеба, а потом опять вышел на улицу.
Дойдя до набережной Фонтанки, я повернул влево. Метрах в 50-ти от Невского возвышалось старинное здание с табличкой при входе «Ленинградская Городская библиотека». Я вошел в дверь и не снимая плаща поднялся по лестнице на второй этаж. Там я прошел по коридору, откуда видны были читальные залы, и вошел в «Конференц-зал». Конференц-зал представлял собой просторную комнату с круглыми столиками и стульями. На стенах комнаты висели портреты русских и зарубежных писателей, а также Хрущева и Брежнева. За столиками сидели или стояли человек 25. Многих из них я знал, но одна группа людей, державшихся поодаль от других, была мне незнакома. Знакомые мне люди были членами Ленинградского Городского Литературного объединения начинающих писателей и среди них — руководитель объединения, писатель Виктор Бакинский, пожилой человек, начавший свою литературную деятельность еще во времена Есенина и даже написавший в то время о Есенине знаменитую критическую статью, которую теперь можно увидеть под стеклом в Пушкинском доме, но нигде нельзя прочитать. Я стал членом этого объединения 5 лет назад, когда у меня появилась и созрела мысль — написать на базе моих дневников правдивую книгу о жизни простых людей в Советском Союзе под названием «Сергей Хлебов». Писателям необходимо общение между собой. Поэтому однажды я взял с собой политически нейтральный очерк «По Есенинским местам», написанный мною после посещения родины Есенина и моих дедов — Рязанской области, и пошел с этим очерком в Ленинградское отделение Союза Советских Писателей, находившееся в шикарном старинном особняке на набережной Невы. Дежурный чиновник, к которому я обратился, прочитал мой очерк, сделал несколько замечаний, а потом заполнил на меня анкету и вложил ее в свою картотеку (очевидно для КГБ, как на потенциального писателя антисоветчика). Затем чиновник дал мне направление для поступления в члены Ленинградского Городского литературного объединения начинающих писателей, сокращенно— ЛИТО. Это ЛИТО работало при городской библиотеке и собиралось на семинары один раз в неделю, по вторникам. Сегодня был вторник.