— Почему у вас на платье нет значка «Анти-секс Лиги?» — приставал он к Вере Шаховой.
— Потому, что я в принципе не против… — смущенно смеялась в ответ Вера, делая ему глазки.
Иоаннович вообще очень нравился женщинам и даже таким молоденьким девушкам, как Вера Шахова. Иоанновичу было уже около 40, но он все еще предпочитал молодых подруг. Он был спортсменом, имел высокий рост, черные волосы и усы и смуглое лицо, на котором были написаны смелость и южный темперамент. Разве девушкам устоять? Однажды, он пришел ко мне домой сразу с двумя девушками. Одна из них мне понравилась с первого взгляда. Девушку звали Ира Бежанидзе и ей не хватало одного месяца до 18 лет. Мать Иры была русской а отец — грузин. От отца она унаследовала черные волосы, которые спускались до плеч, а от матери — большие голубые глаза и нежные черты лица. У нас с первых слов нашлось много общего, в том числе любовь к природе и литературе. Оказалось даже, что Ира тоже любила Есенина и сама писала стихи. Я предложил Ире составить мне компанию на рыбалку, куда я собирался на выходной день. Она просто и рассудительно ответила:
— Мне бы хотелось поехать, но мама меня не пустит. Она у меня строгая. — Потом подумала и добавила:
— Я ее иногда обманываю, конечно. Такова жизнь! Попробую обмануть и на этот раз. Если удастся, я вам позвоню.
Ире удалось. Мы поехали на Розовую Дачу и ловили рыбу на озере Отрадное, с надувной лодки. Были последние дни бабьего лета и стояла теплая погода. Мне повезло. Я поймал на спиннинг большую щуку и с трудом подтащил ее к борту. Увидев щуку, Ира реагировала самым непосредственным образом. Она громко закричала не то от страха, не то от удивления. Возможно по этой причине щука сильно рванулась и оборвала леску.
— Такая рыба сорвалась из-за твоего крика! — наполовину в шутку, наполовину всерьез упрекнул я ее. — Не получишь за это ухи!
В ответ Ира весело рассмеялась. Потом мы были в лесу. Искать грибы Ира совсем не умела и я пытался ее научить. Увидев гриб, я не срывал его, а очерчивал вокруг него круг и говорил ей:
— В этом кругу растет гриб. Ищи его!
Ира безрезультатно искала минуты две, а потом смешно возмущалась:
— Что я — собака-ищейка что ли, что ты заставляешь меня искать?
— Это было бы здорово, если бы можно было собаку научить искать грибы, но это может делать только человек! — отвечал я.
Я давно знал и любил этот сосновый лес, в котором мы собирали грибы, и огромное озеро Отрадное, где ловили рыбу. Несколько разноцветных домиков, спрятанных в лесу, которые теперь имеют общее название Дом Отдыха «Розовая Дача», до финской войны 1939 года принадлежали барону Маннергейму. Еще в 1955 году я видел следы былого порядка и изобилия этих мест. Клумбы с цветами, беседки, большая парадная лестница к озеру и изогнутые мостики тогда еще не были разрушены. А рыбы в озере было так много, что она плавала вокруг ног купающихся. Теперь клумбы с цветами не было, яблони перестали давать плоды, здание клуба сгорело, беседка и парадная лестница сгнили и развалились, мостики обрушились. Но больше всего пострадало само озеро. Во-первых, его перестали чистить и берега озера заросли камышом, травой и тиной. Кроме того, на берегах озера власти основали несколько рыболовецких колхозов. Начальники, там наверху, и понятия не имеют о том, когда и какую рыбу можно ловить, а когда — нельзя. Спускали план — и все тут! А рыбакам-колхозникам тоже за гроши ломаться не хотелось. И вот настроили колхозники постоянных сетевых заграждений, идущих от берега на глубину озера через каждые 500 метров. Ячейки в этой сетке такие мелкие, что только икринки могут провалиться сквозь нее, а рыба — уже никакая!
И захватывает эта сетка всю толщу воды от поверхности до дна. Конечно, никакая рыба не поплывет к берегу просто так. Рыба плывет к берегу во время нереста. Вот тут-то колхозники ее и прихватывают. Рыба тычется о сеть, плывет вдоль нее и попадает прямо в большое горло, которым сеть заканчивается. Колхозникам остается только черпать рыбу из этого горла большим ковшом, что они и делают один раз в день. При этом они берут всякую рыбу: крупную, мелкую, с икрой — лишь бы был вес, лишь бы план выполнить. А там — хоть трава не расти! Теперь рыба больше не плавает вокруг ног купающихся, как было в 1955 году. Ее выловили.
Однако, Ира была там впервые, не могла сравнивать, и Розовая Дача ей понравилась. Она вела себя просто и оказалась девушкой умной, развитой и необидчивой. Несмотря на большую разницу в возрасте, с ней было интересно беседовать на любые темы. Она стала часто ездить со мною за город и бывать у меня дома. Моя маленькая комната с бедной обстановкой и отсутствие денег на развлечения не особенно тяготили ее. Ее семья тоже жила небогато и она привыкла к этому. Мы стали близкими друзьями и любовниками. Глядя на Иру — такую добрую, нежную, умную, я часто думал с досадой, что зря потратил весь свой запас любви на жену, которая была недостойна ее, а для Иры ничего не осталось.
«Любить лишь можно только раз!» — сказал Есенин.
И обидные, болезненные воспоминания снова и снова приходили ко мне.
В ушах слышался злой, визгливый голос жены:
— Делай что-нибудь! У нас опять нет денег! Нет денег не только на одежду, но даже на питание!
— Иди тоже работать, — будет больше денег, — отвечал я.
— Я не хочу работать, я хочу учиться.
— Учись, только мне неоткуда взять больше денег — я всю зарплату приношу тебе.
— Другие откуда-то берут!
— Другие воруют или мошенничают, подобно мужу твоей сестры, Нины!
— И ты — воруй! Не строй из себя какого-то особенного чистоплюя! Ты — не лучше других!
— Проклятая коммунистическая система! Если бы я жил в другой стране, мне не пришлось бы выслушивать такую чушь! В любой порядочной стране, уж если человек работает, то у него хватает денег на жизнь! Иначе, зачем же работать?
— Себя вини, а не систему! Надо уметь жить! Ты — слишком порядочный! Ох, как я ненавижу порядочных!
— Ну, как знаешь. Ищи себе непорядочного, а я измениться не могу.
— Но ты мне испортил всю жизнь, ты забрал мою молодость! Разве ради нищеты я выходила за тебя замуж? — она заплакала.
— Я не забирал твою молодость. Я женился на тебе, когда тебе уже было 24 года.
— Я, вот, сообщу куда следует о всех твоих антисоветских высказываниях! Всю жизнь тогда будешь помнить меня… в концлагере! — злобные рыдания сотрясли ее всю.
— Ну, меня посадят. А как же наша любовь?
— Это ты все говоришь о любви, а я — никогда. Любовь — глупости, пустяки!
— Ну, хорошо. Любовь — пустяки. А о сыне ты подумала?
— Сына я воспитаю без тебя. Зачем ему такой отец? Тебя он знать не будет, но возненавидит заочно!
— Если сообщишь, то помни: все порядочные люди навсегда отвернутся от тебя. Ты будешь, как прокаженная среди людей! Каждый будет остерегаться тебя, как заразы!
Жена со слезами бросилась вон из комнаты, выбежала на лестницу, где был телефон-автомат, и долго с кем-то говорила по телефону. Потом ушла жить к своей матери, вместе с нашим сыном.
Через несколько дней, когда я кончил работу и собирался уходить с завода, меня внезапно вызвали в партком. Когда я вошел в кабинет секретаря парткома, то там, на почетном месте, рядом с секретарем, сидела моя жена. Вокруг них, на стульях, расположились десять членов парткома завода, молча и враждебно смотревших на меня. Глаза у жены были сухие и светились торжеством и злорадством.
Секретарь парткома Петров указал мне на стул в дальнем углу, как подсудимому, и перекосив злобной гримасой свое и без того отвратительное лицо, начал:
— Товарищи коммунисты! Сегодня мы собрались, чтобы разобрать персональное дело коммуниста Ветохина. Это — из ряда вон выходящее дело! Оказывается, в наши ряды затесался враг! Даже родная жена не выдержала потока его злобной клеветы на советскую власть и, как подобает честной советской женщине-патриотке, пришла к нам и честно обо всем сообщила. Сейчас я зачитаю вам сперва ее заявление, а потом, заявление ее брата и соседа по квартире, которые свидетельствуют о том же самом, то есть, об антисоветском облике Ветохина.