- Милости прошу! Гость в дом! Все на пир!
Люди хлынули на дорогу, ведущую к поселку, запрудив ее до отказа. Все шутили, смеялись, знакомились, братались. От прежней вражды не осталось и следа.
Хевдинг, проходя мимо Ролло и девушек, задержался.
- Шустрый ты, молокосос, и дерзкий, - хохотнул он, наклонясь к юноше, - велено тебе было держаться от моей дочурки подальше, а ты ей ребенка заделал. Значит, женишься, как порядочный человек. Не лыбься. Оба особо не радуйтесь. Я к тебе, Ролло, не из-за ее фокусов и скандалов расположился – они мне по боку. А из-за того, что ты не струсил, когда даже я, признаюсь, спасовал. Налетел на Скьяльга, как коршун. Вот и получай девку за смелость.
Астрид, не издав ни звука, повисла у Ролло на шее. Юноша подхватил ее, поднял и поцеловал у всех на глазах, уже не таясь.
Вскоре пристань почти полностью опустела.
«Странно, - думала Скидди, силясь подняться, - почему я не могу встать? Как будто у меня нет хребта. Как будто руки и ноги принадлежат не мне, а просто так шевелятся, по своей воле, извиваются отдельно от меня, нет в них ни силы, ни крепости. Нет ни единой кости. Я как раздавленное насекомое, на которого наступить наступили, но схалтурили. Не раздавили окончательно, не растерли в мокрую лужицу. И главное боль. Боли совсем нет. Я не чувствую ничего. Не ощущаю себя… Нет, все-таки ощущаю. Как больно… Как больно»!
Скидди поднялась на колени, уперлась ими в песок и застыла в нелепой, скрюченно позе, свесив до земли волосы и покачиваясь взад вперед. Рыбаки из тех, кто все еще был на пирсе, старались не смотреть на дочь кузнеца. Они боялись. Издав громкое, протяжное рыдание девушка прижала к тощей груди обе ладони и завыла, заскулила, как больная собака.
За что он так со мной? Что я сделала? Чем виновата? Я же люблю… Люблю его больше вселенной. Нет. Нельзя жалеть и колебаться. Люди не заслуживают сочувствия. С ними все средства хороши. Никаких больше сомнений. Ни шагу назад.
Она сумела встать на ноги, постояла немного, глядя туда, где на горных уступах откосом темнел реликтовый лес, и старушечьей походкой, подворачивая и волоча ступни, захромала в сторону дома.
III
Над дымоходами и коньками крыш, над ломаемыми бурей макушками елей с воем и свистом неслись черные тучи. Они принимали сказочные, порой совершенно безумные очертания. Превращались то в стаю огненнокрылых демонов, то в табун галопирующих гривастых коней, то в ужасающий шабаш, сборище ведьм, которые мчались на метлах, коровьих скелетах, с визгом и улюлюканьем протягивая к окоему кривые костлявые пальцы. Мрачная с проседью мгла затянула небо, погрузив поселок в непроглядную темень. Пошел дождь. Скидди, сгибаясь под порывами ветра, через грязное поле бежала к каменной гряде, за которой начинался лес.
Лес она знала хорошо. Знала все балки, мочаги, разлоги, прогалины, перелески и мшары, подернутые гнилостным сероватым туманам. Знала, как ориентироваться в чащобе даже глубокой, как сейчас, ночью. Какую выбрать тропку, чтобы обойти топь, над которой блуждают голубоватые призрачные огоньки, и раздается оханье похожего на раздувшуюся жабу водяного. Помнила, где, в каком месте перекинут через овраг подгнивший от сырости ствол, по которому можно перебежать на другую сторону. Не забыла, по каким именно надо прыгать валунам, чтобы целой и невредимой перебраться через трясину. Чтобы не свалиться в воняющую трупами жижу и не попасть в лапы обитающих в ней существ.
Поэтому вступив в лес, Скидди пошла не наугад, а тщательно выбирая свой путь. Она вышла из дома, как только заснул отец; петляя между деревьями, почти не чувствовала усталости. Крохотная козочка, которую Скидди несла под плащом, была совсем не тяжела. На пути дочке кузнеца попадались сосны, мешающиеся с осинами и кустами орешника, меж стволов плескалась отражающая неизвестный свет дымка. Благодаря ей в лесу было заметно светлее, чем вне его.
Холм Скидди отыскала там, где он и должен был быть - в гуще раскидистых яворов. Распознала в темноте яму от вывороченного с корнем дерева, что черным провалом зияла в южном склоне. Нашла вырубленные в дерне, присыпанные листвой ступеньки, стала по ним взбираться.
Вершина холма была округлой, лысой, как старческое темечко, с редкими пучками торчащих там и сям травинок. Выдолбленный из ствола ясеня идол высился как раз посередине этой «лысины», светлый и прямой, словно свеча. Продолжая ассоциацию со свечей, над макушкой идола покачивалось зеленоватое сияние. Мерцающее облако меняло форму, жило, клубилось в темном воздухе. По круглому боку идола скакали радужные блики. Скидди подняла голову и взглянула на вырезанный в коре дерева лик. Она чувствовала, как Альв под плащом мелко дрожит и что-то жует.