Разглядев в траве жертвенник, Скидди опустилась на колени, ощупала его свободной рукой. Плоский приземистый камень был залит зловонным жиром, обляпан зернами, листьями, перьями, какими-то мелкими, видимо птичьими, косточками, чем-то еще. Она сгребла весь мусор в кучку, смахнула его на траву. Бережно отложила в сторону человеческий череп, судя по размерам, младенческий.
Значит, затерянный в лесу идол не забыт, не заброшен. К нему ходят. Еще бы. Как оставить его? Забыть и забросить того, для кого живешь и кем пришел, кем явился и кому должен. Кто должен тебе, но не отдает долг. Кто живет тобой, но не для тебя. И без кого ты не мыслим. Кто близок, но далек. Между вами пропасть в девять миров. И люди когда-то ходили, пока не построили храмы. А скоро и храмы оставят, ибо грядет высшая сила, свет ослепляющий и огонь поядающий, карающий меч, Белая Звезда, перед которой никто из нас не выстоит – так говорит отец. А мы всегда ходить сюда будем, ибо мы, младшие братья, брошенные, покинутые, нуждаемся в помощи старших, отгородившихся от нас пропастью в девять миров.
Скидди развязала пояс под накидкой.
- Здравствуй, Фрей, Золотой Пастух! – проговорила она, устало прикрывая белесыми ресницами разноцветные глаза. Отблески скользили по мертвому лицу идола, придавая ему обманчивую живость. – Я явилась к тебе, старший брат. Пришла и не уйду, пока ты не поговоришь со мной. Пока не ответишь. Жди, я иду к тебе. Перейду вселенскую пропасть и постучу в твою дверь. Приклонись и слушай - дочь кузнеца Ульвбрехта, четырнадцатого цверга, обитателя горы Нюр зовет тебя. Она знает дорогу, найдет путь, перейдет Радужный Мост и потревожит твой покой.
К поясу Скидди были пристегнуты лаковые ножны. Она вынула из них кинжальчик размером с ладонь. Хрупкое, как льдистая корка на воде, лезвие зеркально блеснуло. Синевой высветился узор из перевивающихся тонких жил. Отец сделал его из кости инеистого великана. Он рассказывал ей, маленькой, что когда-то давным-давно, то ли он, то ли какой-то его родственник в дни старинной юности блуждал по Межземному Лабиринту и забрел в землю Ётунхейм. На самой окраине ледяной пустыни странник увидел великана, который спал, вытянув на полдолины свое исполинское тело и пристроив на скале громадную голову. Малыш карлик отрезал спящему ётуну фалангу мизинца и скрылся с добычей в тоннелях Лабиринта, пока гигант поднимался и бесился от боли.
- Послушай, льдинка, что я скажу тебе, - обратилась к оружию Скидди, - Ас Фрей живет далеко, к дому его ведут много, много ворот. Чтобы открыть их все, нужна кровь. Моей крови будет мало. И поэтому я прошу тебя, будь добр к Альв. Ты не слуга мне, льдинка, ты мой дружок, братец, пожалей крошку Альв, которую я очень люблю и отдаю, скорбя всем сердцем. Пусть ей не будет больно, не будет страшно. Пусть она скорее уснет, быстрее забудет меня, этот холм и эту холодную ночь.
Скидди, отложив клинок, вынула Альв из-под плаща. Коза перестала дрожать, лишь руки хозяйки коснулись ее шерстки.
Сначала она хотела спутать золотые копытца поясом, но Альв не вырывалась, доверчиво косила глазом цвета древесной смолы с застывшим в ней зрачком-мушкой, не мемекала и страха не проявляла. Уложив ее боком на камень, Скидди взяла кинжал, полоснула козочку по горлу. Лезвие легко разрезало шкурку и мягкие мышечные ткани. Альв слабо, как-то нехотя, задергалась, сонно замела хвостиком. Кровь толчками полилась из раны, окрасила жертвенник. Шерстка козы мгновенно вымокла в парящей черной жидкости, потеряв белизну.
- Пей ее кровь, камень, - сказала девушка и перерезала себе вены на обоих запястьях. Ее кровь потекла, заструилась, смешиваясь с кровью Альв. Скидди положила ладони на цоколь статуи, - пей мою кровь. Чтобы вступить на мост, нужна жизнь. Я отдаю две жизни – это даже больше, чем требуется. Внимай мне, Фрей, я спою тебе песню. Пусть она раздвинет все приделы, все горизонты, лежащие между мной и тобой, старший. А если нет, что ж, я готова умереть. Вполне приемлемая для меня плата.
Альв, лежавшая на плоском камне, переставала биться в агонии. Глядя на нее, Скидди запела. Она сидела на корточках, уронив на подол вывернутые в запястьях руки, и голос ее был слаб, как шепот ночного камыша у реки. Но она пела, поднимая голову выше и выше, к самому небу, закрытому колышущимися ветвями яворов, затянутому тучами, пела, забывая об Альв, об отце, думая о солнце, о снеге, о дожде. О Ролло. Пела, видя над собой мертвое лицо истукана, а над ним колеблющееся облачко звездной пыли.
Жизнь вытекала из перерезанных вен, песня плыла к небесам. Скидди теряла силы. И вдруг, почти лишившись сознания, увидела.