Пленка туч наверху вздулась пузырями и полопалась с шипением, тлея и скручиваясь, как сгорающая бумага, разошлась к краям горизонта. Ветер разметал пепел. Взору Скидди открылось другое небо - вид его произвел на девушку незабываемое впечатление. Она закричала от ужаса, глядя, как черная, словно сажа, материя этого нового неба, пучится и подергивается сетью огненных артерий. Как они ширятся, пухнут, превращаясь в бурлящие пламенем русла, и кипящая лава ливнем хлещет на землю, на стоящую на коленях, орущую Скидди. Огненные капли задолбили вокруг, прожигая в земле дыры, запылали травы, возгорелся идол, охваченный желтым пламенем. На Скидди затлело, а потом ярко занялось платье, ткань начала привариваться к коже, которая покрывалась пузырями, кипела, сгорала. Завоняло палеными волосами, горелой плотью. Скидди кричала, распластав по сторонам руки. Вместе с огненным дождем на землю падали пылающие головни, камни, железные метеоры. Целые планеты с грохотом и гудом пролетали мимо и уносились куда-то назад, развевая шлейфами дыма и жара. Скидди кричала, сгорая живьем среди грома взрывов, ужаса и пламенных смерчей.
Вдруг огненный дождь прекратился. В спину ударил ураган, подхватил ее, закружил, сдавил кольцами ветра, не холодного, не горячего, чужого, иссушающего. Скидди закричала еще страшней, потому что ураган, вращая ее на спиральных витках, вырывал из тела куски обгорелых мышц, высасывал и с чавканьем проглатывал внутренние органы.
С хлюпаньем была выпита последняя кровь. Треснула черепная коробка, из которой был вытянут мозг. Кружение завершилось, Скидди оказалась в ледяном аду, который видеть уже не могла, поскольку лишилась глаз. Зато чувствовала. Ощутила, как кости ее мгновенно твердеют и замерзают, превращаясь в звенящий лед. Ее швыряло и несло куда-то, через мерзлую пустошь в иные миры, которых было много, десятки или даже сотни. Миры сменяли друг друга, наполняясь ястребиным клекотом, конским ржанием, хохотом ведьм, что несутся на шабаш верхом на клетях и дохлых коровах, тянут, тянут к горизонту цепкие пальцы. Плач, гогот, вороний грай, скулеж, рвущиеся звуки свирели, барабанный грохот, набат, удары молнии, лязг железа о камень или стали о сталь. Дикость. Безумие. Скелет не выдерживает. Трясется, крошится и вдруг взрывается, разлетается на осколки. Скидди перестает существовать.
Нет ничего. Даже имени. Страх и боль ушли. Осталась только тьма. Тьма, ночь кругом. А в ночи запах и звук. Звук и запах. Запах мокрой травы, весеннего дождя. Звук шепчущего ручья, шепот листвы, шорох тысячи лепестков, аромат тысячи цветов. Сладкий, тяжелый, густой, медвяный дурман. Стрекот ночных цикад, сладость меда, вкус цветочной пыльцы… Свет…Нет, мерцание. Вибрирующий звон сотен тысяч прозрачных крылышек. Она видит мерцающее облачко над истуканом. Облачко спускается ниже, ниже. Рубиновые, изумрудные, янтарные, аметистовые мушки шелестят алмазными крылышками, колышутся, плывут. Порхают вокруг нее, касаясь лапками, золотыми брюшками щек, шеи, груди.
Она видит холм, на холме идол. Над идолом небо. Теплое, бархатное словно одеяло. В небе плывут, движутся в величавом танце созвездия – Корона, Охотник с его собаками, Дракон и грациозные Сестры Плеяды. Трава на холме густая, пушистая, как ворс, переливается зеленью яшмовой, бирюзовой, смарагдовой, рассыпается турмалиновыми трескучими искрами. Она поднимается с травяного ковра. Вокруг сияют, как маленькие звезды, дивные цветы, для которых нет названия ни на одном человеческом языке; они источают аромат, от которого рот наполняется слюной, а сознание затуманивается. Яворы такие же, как в том, оставленном ею мире, только стволы у них из полированной меди, а белые листья легонько позванивают, словно серебряные колокольчики.
Свиное хрюканье заставило Скидди обернуться. Самоцветные мушки всколыхнулись и взлетели от ее порывистого движения, снова повисли облачком над головой статуи. На тропке у нее за спиной застыл вепрь, не большой, локтя три в холке, но крепко сбитый, на сильных, твердо стоящих ножках-столбиках. Он мало чем отличался от обычного лесного кабана – тяжелая голова с большими ушами, вытянутое рыло, заканчивающееся круглым пятачком, два кривых, торчащих кверху клыка. Надо лбом и на хребетном горбе косматилась жесткая гривка. Выпуклые бока и спина зверя поросли щетиной. Именно эта щетина и грива делали кабана необычным – толстый, частый, как щетка, волос светился чистым золотом. Кабан глянул на Скидди маленькими гранатовыми глазками, повернулся и рысью припустил вниз с холма. Она сделала шаг, второй, опустив взгляд, увидела узкие ступни собственных ног и залилась радостным смехом, подняла к лицу обнаженные руки – ее кожа, собственная кожа была изумительно светла, словно расплавленный жемчуг.