Привлекая воспоминания В.В.Верещагина, биограф Скобелева М.М.Филиппов справедливо отмечал, что они имеют большую ценность, когда художник сообщает то, чему сам был свидетелем. В том же, что он сам не наблюдал, он склонен был домысливать или доверять чужим рассказам, да и суждения его не лишены некоторой легковесности. «Неглубокий наблюдатель», справедливо охарактеризовал В.В.Верещагина и Н.Н.Кнорринг, автор самого полного исследования о Скобелеве. В данном случае Верещагин, несомненно, опирается на слухи, другого источника у него не было. Некоторые офицеры, по его словам, открыто обвиняли Скобелева в неправде, он же в запальчивости осуждал всех, кто верил не ему, а подчиненному ему лицу низшего звания. С двумя ссора дошла до дуэли. Рассказывая об этом, Верещагин вновь становится на сторону противников Скобелева, но добавляет, что он просил офицеров «пощадить малого», как он снисходительно именовал 27-летнего капитана. Однако заступничества не понадобилось. Во время дуэли Скобелев блеснул лучшими своими качествами — храбростью, соединенной с хладнокровием. Один из противников, отдавая должное его поведению, пожал ему руку, другой был опасно ранен Скобелевым. Рассказывая эту историю и отмечая сомнительный характер некоторых сообщаемых Верещагиным деталей, биографы указывали, что, как всегда, когда рассказчик основывается на слухах, вымысел здесь сочетается с элементами истины. Когда в результате дуэли дело получило совсем скандальную огласку, генерал-губернатор решил, что пришло время вмешаться. Он собрал офицеров в большом зале своей резиденции и публично разнес Скобелева.
Совсем по-другому инцидент выглядит в работе М.И.Полянского, излагающего его с военной точностью и привлекающего документы. Бухарский эмир просил у генерала Абрамова помощи от шайки разбойников, с которыми он не мог справиться (это — исторически достоверный факт). Скобелев с сотней прибыл к границе, где принял еще одну сотню, находившуюся под началом корнета Г., посланного в Туркестан «на исправление». Силами этого сводного отряда Скобелев ночью окружил и перебил шайку. Об этом ночном деле Кауфман официально доносил, и его описание было опубликовано в «Русском инвалиде», так что, как подчеркивал Полянский, версию Верещагина о сочинении Скобелевым эпизода с разбойниками следует считать несостоятельной. Но через несколько дней генерал Абрамов к общему удивлению известил о назначении формального следствия о ночном бое по просьбе Скобелева, о котором пошли слухи как о струсившем в бою. Председателем комиссии Кауфман назначил всеми уважаемого полковника. Следствие выяснило полную неосновательность обвинений Скобелева. Полковник дознался и до источника слухов. Их распространителями оказались корнет Г., недовольный, очевидно, что командование отрядом было поручено не ему, а Скобелеву, и подполковник П., в деле не бывший. Собрав офицеров, Кауфман информировал о результатах следствия и объявил, что считает дело оконченным, а распространителей слухов — виновными перед товарищем. Но Скобелеву было мало официального оправдания, ему была важна и частная, товарищеская сторона дела, и он потребовал от двух офицеров признания клеветнического характера пущенного ими слуха. Те отказались. Последовала дуэль. Ее описания у Полянского и у М.М.Филиппова совпадают.
Еще одно, близкое к содержащемуся у Полянского, освещение инцидента дает Е.Толбухов в обстоятельном исследовании службы Скобелева в Туркестане, основанном на значительном документальном материале и опубликованном в трех номерах «Исторического вестника» за 1916 год. Он, кстати, расшифровывает имя корнета Г. (подполковника П. мне установить не удалось). Да вот еще интересно: корнет Г. назван полным именем уже в 1882 г. в посвященном Скобелеву некрологе бывшего к нему близким офицера П.Пашино. Вырезка из этой газеты находится в ЦГАЛИ. Но этот материал прошел, по-видимому, незамеченным. До Е.Толбухова все писавшие о Скобелеве сознательно или по незнанию указывали только начальную букву.
Как в свое время на Кавказ, так теперь в Среднюю Азию приезжали знакомые между собой столичные гвардейцы в поисках чинов и наград или высланные сюда за разного рода провинности, в основном амурного характера. Таким был молодой корнет Герштенцвейг, слишком увлеченный французской актрисой, на которой он хотел жениться, и для предотвращения этого легкомысленного шага высланный в Туркестан по просьбе матери. Хотя местные армейцы были не очень дружелюбны к приезжим столичным офицерам, видя в них карьеристов, Герштенцвейг, прибывший несколько раньше Скобелева, быстро завоевал всеобщую симпатию добротой души, бесшабашной удалью и товарищескими чувствами по отношению к окружающим. Его любили и жалели, так как, не забывая свою француженку, он искал утешения в вине. К Скобелеву относились иначе, что вполне объяснялось контрастом между ним и окружавшими его храбрыми, но простыми армейскими офицерами. Блестящий генштабист, высокообразованный, полиглот, с аристократическими манерами и придворными связями, Скобелев поневоле вызывал отчуждение, а его постоянное стремление выделиться рождало еще ревность и зависть. С Герштенцвейгом же у него были искренние приятельские отношения.