В том, что командующим в случае войны с Германией, фельдмаршалом, будет назначен он, Скобелев не сомневался. Да это, собственно говоря, было общим мнением. Недаром военный министр П.С.Ванновский говорил: «…Скобелева надо поставить самостоятельно. Главнокомандующий он был бы отличный…» Обдумывая свой план, Скобелев не мог не вспоминать почитавшегося им Наполеона, который также взлетел на волне военного успеха. Дело было за войной с Германией и тогда — за победой. Все остальное придет само собой. Это — то, чего не расшифровывал Немирович-Данченко в письме Богучарскому, та самая цель, которая «всецело поглощала его». Но как писатель и, следовательно, психолог, а также как человек, с которым Скобелев откровенно делился своими мыслями, он все же лучше других понял героя своих воспоминаний и, кстати, нескольких других книг. Прав он был и в том, что, совершая, казалось бы, бестактности, Скобелев действовал как политик. Его бестактности (политические речи), если сопоставить их с политическими условиями и его тайными планами, в действительности били в ту же цель: они должны были внушить и укрепить в обществе мысль о неизбежности войны с Германией и о том, что командующим в этой войне должен быть он, Скобелев. Поистине все для Скобелева слилось в призыве к войне с Германией: и тревога за судьбу России перед лицом открыто накоплявшего силы и почти не скрывавшего своих целей врага; и надежда на внутреннее обновление страны; и личные, бонапартистские планы. Вот оно, отмеченное выше необходимое благоприятное условие, при котором Скобелев мог бороться против режима один, без союзников из либералов и революционеров. Вот почему в последний год своей жизни Скобелев так упорно твердил о необходимости войны с Германией. Таков был, на мой взгляд, ход мыслей Скобелева, насколько это можно представить на основании имеющихся в нашем распоряжении документов, учета исторических условий и знания взглядов, характера и мышления этого человека.
И еще одно замечание. Чтобы понять до конца Скобелева и его планы, нужно привлечь малозначительное, на первый взгляд, но если вдуматься, важное указание — его беседу во время Ахал-Текинской экспедиции с А.В.Верещагиным, на которую в цитированном выше комментарии к парижской речи Скобелева ссылался Е.В.Тарле. По словам Верещагина, Скобелев спросил его, кто такие социалисты и чего они домогаются. Услышав в ответ, что социалисты хотят установить такой общественный строй, при котором он, Скобелев, будет не нужен, он заявил, что в таком случае он намерен против социалистов бороться. В духе своего толкования личности и целей Скобелева Е.В.Тарле замечал, что и социалисты, как и вообще все окружающее, интересовали этого генерала с той же единственной точки зрения личного успеха. Ничего другого в этом диалоге он не увидел.
На наш взгляд, дело обстояло не так просто. Трудно допустить, чтобы Скобелев не имел понятия о сущности и целях социалистического движения. Общее представление о социализме у Скобелева, как и у всех начитанных людей того времени, конечно, было. Его резко отрицательный отзыв о социалистах (если Верещагин точно передает его слова) важен совсем в другом, именно — в рассматриваемом аспекте.
Осуждение «смуты» Скобелевым и несогласие его с террором позволяют с достаточной уверенностью предположить, что он хотел предотвратить насилие и кровопролитие, которые почти неизбежно сопровождают революцию. Будучи уверенным в неизбежности крушения старого режима, он не мог не опасаться этого крайнего и нежелательного, с его позиции, поворота событий. Коль скоро революция назрела, нужно, по крайней мере, чтобы во главе общественного движения стали не подозрительные политиканы, а человек, преданный народу, каким Скобелев считал себя.
Так вот чем завершил автор свои рассуждения, произносит читатель. Допустим, все так. А задумывался ли автор над оценкой этого плана с точки зрения национальных интересов? Выиграл ли бы народ, удайся Скобелеву его план? Характеризовать его как прогрессивный или реакционный?