Не выдавая себя словами и какими-либо другими откровениями, Скобелев, однако, не мог избегнуть подозрений. Само поведение белого генерала не могло не вызывать опасений у царя и его окружения. В самом деле, как оценить поведение генерала, который берет на себя смелость публично и скандально-громко высказывать собственное мнение по вопросам высокой политики, составляющим прерогативу императора, критиковать и поучать правительство? Который в резкой форме отказывается охранять особу императора? Который ведет себя независимо, никого не боится, пользуется огромной популярностью и которому все сходит с рук? И — главное — о котором ходят слухи как о претенденте на престол? Вполне естественно, что современники, анализировавшие обстановку, независимо друг от друга приходили к заключению, что Скобелев метит в Бонапарты.
Вот, например, как становились все более определенными и уверенными оценки наблюдателя со стороны, Е.-М.Вогюэ: «29 марта 1877 г. Генерал Скобелев, русский Галифе, которым он, может быть, станет». Как видим, намек на возможную политическую роль Скобелева сделан еще до Ахал-Теке, в марте 1877 г., когда генерал в политике открыто еще не выступал. «13–25 февраля 1880 г. Любопытный обед и беседа со Скобелевым: редкий дар очаровывать этого великого актера-солдата»; «6–8 марта 1880 г. Интересный обед с элитой молодого русского либерализма у Мишеля Анненкова[16].
Патриарх Тургенев, Скобелев накануне своего отъезда в Среднюю Азию, Градовский, либеральный публицист из «Голоса», Урусов — известный прокурор… Будет ли Скобелев убит или возвратится из Азии, как Бонапарт возвратился из Египта?» (обращает на себя внимание факт знакомства Скобелева с Тургеневым, о котором в других источниках не сообщается). А вот запись Вогюэ от 22 марта—17 июня 1881 г. (после неприветливого царского приема), сделанная в Париже: «Видел Скобелева на общем обеде и долго беседовали. Интересный человек. Гений тревожный, обольщающий, опасный, который готовится играть роль Бонапарта у себя на родине. Он в настоящее время пессимист до последней степени. Он мне рассказывает о его приеме молчащим сфинксом Гатчины; он ему попробовал высказаться по общей политике: тот показался непонимающим и отпустил его через десять минут. «Все это кончится кровавой грязью», — говорит генерал». Еще более определенно выглядит запись от 21 февраля 1882 г., сделанная вскоре после недозволенного для генерала вторжения в вопросы внешней политики: «Камень в пьедестал. Все способствует фортуне этого человека; говорят, требование о его отставке прекращено. Но тогда популярность Скобелева конкурирует с популярностью Александра III… Все обезумевшие Петербурга говорят о его династических претензиях… этот человек занимает сегодня Россию больше, чем царь, невидимый в Гатчине. Ну-ка, История, шагай, старая кляча, своими бесконечными дорожками!»
Последняя запись особенно красноречива. Вогюэ говорит уже не о подозрениях в бонапартизме, а прямо о династических претензиях Скобелева, слухи о которых упорно ходили в столице, о популярности прославленного генерала, превосходящей популярность царя. (Перевод везде мой, на русском языке цитируется впервые.)
Отзывы отечественных деятелей ничем не отличаются от оценок этого иностранца. Московский генерал-губернатор князь В.А.Долгорукий при виде восторженного приема, оказанного Скобелеву Москвой при его возвращении из
Туркмении, когда князь, затертый экипажами встречавших, не мог выбраться из толпы, буквально повторил на следующий день слова Вогюэ: «J'ai vu hier Bonaparte revenant d'Egipte»[17].
16
Генерал М.Н.Анненков, участник Ахал-Текинской экспедиции, строитель Закаспийской железной дороги, брат виконтессы де Вогюэ.
17
«Вчера я видел Бонапарта, возвратившегося из Египта»