Вот всё, что весьма, как видим, немногие материалы позволяют сказать с достаточной долей обоснованности о балканских планах белого генерала. И Ольга Николаевна выполняла, по-видимому, какое-то связанное с одним из звеньев этих планов поручение сына, скорее всего дипломатического свойства и несложного характера. Оснований для других выводов документы не дают.
Правда, нуждается еще в объяснении поведение Узатиса, который сам хотел возглавить македонское движение. Но с его стороны это могла быть руководящая роль лишь на каком-то низовом уровне. Конкурировать со Скобелевым как с вождем Узатис не мог и, конечно, это понимал. Допустимо такое предположение: подготовляя восстание в Македонии, Узатис действовал по поручению или с ведома Скобелева, но, увидев у Ольги Николаевны такие огромные деньги, не смог побороть вспыхнувшей в нем жадности, решил присвоить деньги и скрыться. Попутно укажем на заблуждение Н.Н.Кнорринга, считавшего, что банда Узатиса напала на Ольгу Николаевну по ошибке, не зная, кто находится в экипаже. Все материалы опровергают эту версию. Узатис хорошо знал, кто станет его жертвой. Для оценки мотивов его поведения следует также указать на известный факт. Как писал В.И.Немирович-Данченко, во время оккупационной службы в Болгарии «…один из людей, которым Скобелев доверял, вынул бриллианты из его шпаги и продал их в Константинополе. Хотели было дать делу ход, как узнаёт об этом Скобелев. — Бросьте! И ни слова об этом! — Помилуйте! Как же бросить… Ведь сабля жалованная! — Забудьте о них! Как будто ничего не случилось. — При встрече с виновным он не сказал ему ни слова… Только перестал подавать ему руку». Этим вором был брат Алексея Узатиса, которого Скобелев не отдал под суд «ради его брата». Он ограничился лишь тем, что обоих братьев, состоявших в числе его адъютантов и ординарцев, отчислил в части. Хотя великодушный, как всегда, Скобелев простил этого бесчестного человека, мстительный Алексей мог затаить злобу и выместить ее на Ольге Николаевне. Поскольку он покончил самоубийством, не оставив никаких писем, планов и т. п., ответить на вопрос о руководивших им мотивах точно и убедительно мы, может статься, никогда не сможем.
Для современников балкано-славянские связи Скобелева составляли тайну, в которую были посвящены немногие. Поэтому и материалов о них сохранилось так мало. Но подозревать Скобелева в таких связях и намерениях можно было на основании простых наблюдений за его поведением. Он сам толкал к этому выводу своими речами и высказываниями в пользу вызволения славян из-под иноплеменного ига. Если поведение Скобелева в России заставляло говорить о его бонапартизме, то его панславистские идеи, его желание лично возглавить освободительную борьбу славян породили сравнение его с Гарибальди. «Это славянский Гарибальди в Сербии со всеми русскими сердцами, следующими за ним!» — восклицал Е.-М.Вогюэ. С Гарибальди сравнивал Скобелева и посол в Париже Н.А.Орлов. Называя Скобелева Гарибальди, современники подразумевали роль вождя национально-освободительной борьбы, включавшей, быть может, и некоторый социальный смысл.
Вот я и завершил изложение моей гипотезы о бонапартистских замыслах Скобелева. Насколько убедительно и адекватно источникам ее построение, пусть судит читатель. Допускаю, правда, некоторое разочарование читателя моим пессимизмом в отношении раскрытия дела Узатиса и некоторых других загадок.
Действительно, загадок и тайн Скобелев оставил нам много, впереди нас ждут еще новые. Существование их в значительной степени связано с тем, что все его соучастники оказались очень молчаливыми. К примеру, адъютант, являвшийся в Париже к Лаврову. Кто это был? Почему после смерти Скобелева он не обмолвился о своей миссии ни единым словом? А при желании он, наверное, мог бы пролить свет на замыслы своего патрона. Исключений мало. Это — Дюбюк, Блюмер, Пашино. Почему так сложилось дело? По-моему, в данном случае допустима такая догадка: участники кружка, группировавшиеся вокруг Скобелева, — его адъютанты и ординарцы — были связаны круговой порукой, взятым на себя обязательством молчать, как устно, так и печатно, не только при жизни Скобелева, но и после его смерти. Но есть надежда. Где-то хранится еще не обнаруженный большой архив Скобелева, о котором я расскажу ниже. Есть также сведения, что в Болгарии после войны 1877–1878 гг. осталось много еще не разобранных и не опубликованных русских документов, относящихся как к самой войне, так и к послевоенному трехлетнему управлению. Так что не все потеряно. Как всегда бывает, последующие поколения знают больше современников и чем больше проходит времени, тем больше прибавляется знаний. Нужно только одно: серьезное изучение Скобелева.