Смерть Скобелева, настигшая его на вершине славы и в расцвете лет, потрясла Россию и вызвала всенародную скорбь. Все органы отечественной печати откликнулись на это событие, поместив некрологи памяти народного героя. Пресса всех славянских стран напечатала исполненные неподдельного сочувствия некрологи и соболезнования. Горе болгар, живших в Москве, описал Немирович-Данченко: «Мы потеряли в нем все… Болгария плачет теперь, как осиротелая мать над единственным своим сыном». В Петербурге, продолжал он, я получил телеграмму из Тырнова: «Весь город в слезах, в каждом доме стенания… В церквах за него молятся». Подобной же была реакция Сербии и Черногории.
Пресса Западной Европы широко комментировала смерть Скобелева, напечатав в общем сочувственные некрологи. Английские и французские газеты высказывались в таких выражениях: «Со Скобелевым не может не быть победы», «Равновесие ума и характера», «Воля равна уму». Газеты подчеркивали высокий авторитет Скобелева за границей, соглашались, что горячности, рисовки в последнюю кампанию в нем уже не было, он созрел как полководец, военный и административный деятель. Он не жил процентами со своей славы. Высказывалась также уверенность, что со смертью Скобелева дело славянской свободы не умрет. В Германии реакция на смерть Скобелева была смешанной. Там была хорошо известна Скобелевиада, — название, придуманное немецкими журналистами для обозначения посеянных Скобелевым антигерманских настроений. Поэтому, с одной стороны, высказывалось нескрываемое злорадство по поводу избавления от Deutschenfresser (пожирателя немцев), как называли Скобелева в Германии. Официозный орган канцлера писал, что «смерть похитила рьяного врага немцев, на обращение которого к лучшим чувствам нельзя было рассчитывать». Самому Бисмарку приписывались слова: «Смерть Скобелева равняется потере Россией стотысячной армии». В этом же духе высказывались многие неправительственные органы печати. Например, «Borsen Courier» писала: «Ну и этот теперь не опасен… Пусть панслависты и русские славянисты плачут у гроба Скобелева. Что касается нас, то мы честно в том сознаемся, что довольны смертью рьяного врага. Никакого чувства сожаления не испытываем. Умер человек, который действительно был способен употребить все усилия к тому, чтобы превратить слово в дело». Как видим, довольно цинично. В то же время немецкие военные специалисты и объективные наблюдатели, военные журналы высоко оценивали талант и военные заслуги Скобелева.
На событие такого масштаба, каким была для России смерть Скобелева, должна была реагировать и верховная власть. Непосредственно в день его кончины государь направил княгине Белосельской-Белозерской телеграмму следующего содержания: «Страшно поражен и огорчен внезапной смертью вашего брата. Потеря для русской армии трудно заменимая и, конечно, всеми истинно военными сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей. Александр». Корвет «Витязь» император повелел переименовать в «Скобелев».
Почитательница Скобелева В.Н.Чичерина взяла на себя все бремя хлопот, связанных с похоронами. В ЦГИА хранится толстенная папка подписанных ею документов по расчетам с поставщиками и исполнителями разнообразных работ.
Похороны Скобелева носили небывало торжественный характер и были поистине народными. 26 июня тело набальзамировали и положили в гроб в парадном генерал-адъютантском мундире. От академии Генерального штаба к гробу был возложен венок с надписью: «Герою Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, полководцу, Суворову равному»; венки от полков, в которых служил Скобелев, Кавалергардского и Гродненского гусарского, от лиц, служивших на Закаспийской железной дороге, от многих учреждений и неизвестных лиц. Среди провожавших были генералы Ганецкий, Радецкий, Имеретинский, два великих князя. На двадцати семи подушках несли ордена и три Георгиевских креста. Для отдания воинских почестей были выделены наряды от полков, сражавшихся под командованием Скобелева. Конный отряд возглавлял генерал Дохтуров. Прибыли депутации от войск 4-го корпуса, Московского военного округа, от Генерального штаба. От гостиницы Дюссо до церкви Трех Святителей, заложенной дедом Скобелева, где происходила панихида, войска стояли шпалерами. В ночь на 28 июня, перед панихидой, в церкви перебывало около 60 тысяч человек, и «все это простонародье, — добавляет А.Ф.Тютчева, — так как высшие классы дворянства и купечества в это время года отсутствуют из Москвы». За гробом вели лошадь Скобелева. Когда выносили гроб, «все пространство от церкви до вокзала железной дороги было покрыто сплошным ковром из лавровых и дубовых листьев, и вся огромная площадь перед вокзалом представляла собой море голов… народ, который не мог проникнуть в церковь, чтобы отдать покойному последнее лобзание, бросился на помост, с которого только что сняли гроб, и покрыл его поцелуями».