Из армии?
Да нет, из банка…
Незадолго до того как уйти, она сказала: Ну вот тебе и еще одно немецкое впечатление… и из-за того что она говорила по-английски, я так до конца и не понял, крылся ли в этих словах упрек.
Жители Ринца, соседнего городка, в котором выросла Ингеборг, более чем сдержанно отнеслись к постройке города так близко от их мест. Отстроенный Брумхольдштейн привлечет людей со всей Германии. Станет больше машин, больше дорог, больше баров, больше магазинов, больше одиноких людей, больше венерических заболеваний, больше преступлений, больше пожаров, больше школ, больше полиции, больше станут налоги, и спокойствию, которым они наслаждались столько лет, придет конец…
Ночью я слегка озяб и укрылся предусмотрительно оставленным мне вторым одеялом. К моим дверям принесли местную немецкую газету. В ней среди прочего есть и ежедневная программа телевидения. Проглядывая ее, я обнаружил, что на следующий день в десять утра будут передавать интервью с Вильгельмом Аусом.
Я приехал в Брумхольдштейн, чтобы посетить Вильгельма Ауса. Он меня ждет. Из телевизионной передачи абсолютно ясно, что он поднаторел в интервью. Родился в 1946 году, опубликовал три романа и два сборника эссе. Его принято считать одним из многообещающих молодых авторов. В детстве он играл со школьными приятелями в концлагере Дурст. Даже имея некоторое представление о том, каким целям лагерь служил во время войны, они с друзьями не видели никаких оснований, приспосабливая ту или иную часть лагеря для своих целей, думать о том, что могло иметь место в обширной душевой комнате, где они играли в гандбол, или на плацу, где они играли в футбол… К великому сожалению Вильгельма, он не преуспел ни в одном виде спорта. Он вообще ни в чем особо не выделялся. Никто, даже его учителя, не догадывался, что он станет влиятельным писателем. Удивлены были даже его родители. Постепенно они смирились с его решением стать писателем, как смирились и с его левыми политическими убеждениями. Г-н Вильгельм Аус сам стрижет себе волосы, и поэтому местный парикмахер смотрит на меня без всякого выражения, когда я упоминаю его имя. Aus, Aus? Nein, denn kenn ich nicht.
Ингеборг спросила, женат ли я.
Да, сказал я.
Какая она?
Я показал ей фотографию, которую ношу в бумажнике.
Симпатичная… а чем она занимается?
Она психолог. Между прочим, она на самом деле еще и еврейка, и несколько ее близких родственников погибли в концлагере Дурст.
Заметив на лице Ингеборг испуганное выражение, я расхохотался. Нет-нет… извини, я не смог удержаться и приплел…
Про что? Что твоя жена психолог, что она еврейка или что ее родственники убиты в Дурсте?
Про родственников. Я не знаю, где они были убиты. Извини, сказать это тебе было чудовищной жестокостью.
Как я понимаю, она не захотела ехать с тобой в Германию, сказала Ингеборг.
Не совсем так. Мы, так сказать, расстались…
Развелись?
Нет… разъехались.
Ясно. У нее своя жизнь, у тебя своя.
В самом ли деле имел место этот разговор? Могу ли я полагаться на свою память? Люди в раскраске заняты своими повседневными делами и тем самым тоже должны полагаться на свою память. Все что угодно может пробудить воспоминание о каком-то событии. Ингеборг оставила у меня в комнате свой шарф. Забыла его. Это ярко раскрашенный шелковый шарф, сделанный в Индии. Он был оставлен, чтобы напоминать мне о событии, имевшем место в этой квартире на третьем этаже.
Само собой разумеется, что многие в Брумхольдштейне осведомлены о моем присутствии.
Что он делает в Брумхольдштейне?
Он приехал взять интервью у Вильгельма Ауса.
Что он делает сейчас?
Смотрит телевизор.
Что он делал прошлой ночью?
Занимался любовью с Ингеборг Платт.
Почему он не снял рубашку?
Итак, Ингеборг, говорит Вильгельм. Я слышал, ты отправилась в постель с нашим гостем из Америки.
Здесь уже просто невозможно сохранить что-либо в тайне, отвечает она.
Как я понимаю, он женат.
Да… но они расстались. Он ее уже давно не видел.
Почему он отказался снять рубашку?
Потому что он что-то скрывает.
Что он может скрывать под рубашкой?
Во время телевизионного интервью Вильгельм Аус говорит об иностранных рабочих в Германии. Наш мусор вывозят турки, югославы и итальянцы, наши улицы подметают румыны. Эти люди обеспечивают нас дешевой рабочей силой. Мы эксплуатируем их.
Вильгельм Аус женат на симпатичной блондинке, которая преподает в школе. У них трое детей. Каждый год они проводят каникулы в Черном лесу, где снимают просторный коттедж. Три раза в неделю они едят сосиски. У меня такое впечатление, что едва ли он или его жена способны сделать что-то неожиданное… совершить самоубийство, исчезнуть или убить кого-нибудь… Это всего-навсего впечатление. Один раз я уже убеждался в своей неправоте. На полу их квартиры белая плитка. Металлические лестничные перила — черного цвета. Сама лестница, как и дом снаружи, сложена из красного кирпича. На каждом этаже по две квартиры, хотя кое-где более богатые семьи занимают целый этаж.
Супруги Аус не богаты. Им нужно кормить троих детей. Лет через двадцать, если не произойдет ничего неожиданного, они могут накопить достаточно денег и занять соседнюю квартиру. Естественно, в один прекрасный день Вильгельму Аусу может привалить удача с одним из романов. Но это, в свете экспериментального характера его творчества, кажется не очень правдоподобным. В телевизионном интервью вероятность обладания соседней квартирой не затрагивается. Она не способна вызвать полемику. Она не слишком привлекает публику и к тому же может насторожить соседа.
При моем втором посещении г-н Аус говорит, зовите меня Вильгельм. Зовите меня Иоганна, говорит его жена.
Вильгельм Аус провожает меня домой. По вечерам он выгуливает свою собаку. Время от времени они останавливаются у уличного фонаря, почтового ящика, телефона — автомата, припаркованной машины. Каждый вечер они проходят одним и тем же путем. Каждый вечер Вильгельм Аус задумчиво созерцает, как пес орошает желтой струей мочи тротуар или пятнает шину немецкой машины. О чем думает Вильгельм, наблюдая, как писает его пес? Он знает, что я переспал с его подругой Ингеборг. Оба, и он, и его жена, знают, что я не стал полностью раздеваться, пока занимался с их подругой любовью. Почему ты не снимаешь рубашку, спросила Ингеборг. Мне так больше нравится, ответил я.
Книжный магазин расположен на главной улице. Хозяин, Макс Сонк, в прошлом студент-философ, учился у Брумхольда в 1941 — м и 1942 году.
У него на прилавке стоит фотография Брумхольда, выступающего перед студентами университета в Мангейме в 1936 году. Фотография надписана: Дорогому Максу Сонку. Макс Сонк знает, кто я такой, но, по крайней мере внешне, не обращает никакого внимания на мое присутствие в магазине. Он видится с Ингеборг по меньшей мере дважды в неделю. Как и я, он бывал с нею в постели.
Г-н Сонк поздравляет по телефону Вильгельма Ауса с тем, как тот держался во время телевизионного интервью. Вы были просто превосходны. Я восхищен вашей прямотой.
Вы не видели в последнее время Ингеборг, интересуется Вильгельм Аус.
Мы чуть повздорили. Вероятно, она появится через день-другой.
Теперь все уличные знаки и путевые указатели на автомагистралях производятся в Брумхольдштейне. Когда — то они изготовлялись в соседнем городке. Само собой разумеется, что люди из Ринца глубоко возмущены этим. Возмущены они также и тем, что все немногочисленные иностранные рабочие, нанятые департаментом общественных работ Брумхольдштейна, живут в Ринце. Теперь по нашим улицам разгуливают турки и румыны, жалуются все. Несмотря на все, что про них говорится, итальянцы, турки и югославы — усердные работники. Улицы Брумхольдштейна чисты, мусор вывозится вовремя. Тут-то никаких жалоб. Но в действительности никто не хочет жить с этими людьми на одной лестничной площадке. Как соседи они оставляют желать много лучшего. В мгновение ока на каждом углу в Ринце открываются бакалейные лавки с чужеземной пищей.