Зато дневное выдвижение 11‑й и 15‑й интербригад, вместо намеченного приказом на ночь, — на моей совести.
Приказ корпуса Курт Денис и я читали вечером при карманном фонарике. В общем пункте, регулирующем передвижение частей, ни строки об одиннадцатой и пятнадцатой. Мы не разглядели, что о них упоминается в самом конце, после размашистой подписи командира корпуса. Этим я и оправдывался перед Модесто, когда он чуть не с кулаками накинулся на меня.
К счастью, у нас обоих хватило ума и выдержки. Присутствие подчиненных охладило страсти.
Модесто остывает быстрее меня. Но насчет времени я понимаю не хуже…
Приказ 35‑я дивизия получила 15 августа в 5 часов 45 минут. Приготовиться к погрузке и переброске на «другой фронт», взять «все необходимое для боя».
«Другой фронт» — вскоре выяснилось — Арагонский. Точнее — Сарагосский его участок. Здесь предстояли многообещающие события.
Когда Вальтер — уже после передислокации — прочитал директиву командования: «Провести смелое и решительное наступление на Сарагоссу не только с целью вынудить противника оттянуть свои силы от Сантандера, но и для того, чтобы подкрепить и воодушевить восстание», ему вспомнился разговор между Горевым и Штерпом насчет отвлекающих операций и безнадежности Севера.
О рабочем восстании в Сарагоссе трубили газеты, радио.
Вальтер вызвал Курта.
— Какая информация о внутреннем положении в Сарагоссе?
— Газетная.
— Спасибо. Свяжитесь с разведотделом пятого корпуса, постарайтесь также с полковником Доминго. Попробуйте заслать кого–нибудь в Сарагоссу.
Факт восстания не подтверждался. Франкисты подавили вспышки недовольства, волнения. Однако республиканская пропаганда затеяла шумиху, командование, не проверив, увидело в восстании залог успешного наступления.
Концентрическое наступление четырех ударных группировок к исходу первого дня операции приводит к освобождению Сарагоссы — шестого по величине города Испании, оплота мятежников в Арагоне. План, опиравшийся на опыт и мощь республиканских частей, все же эти опыт и мощь преувеличивал, не соразмерял свои возможности и сложность маневра. Противник только что не приравнивался к нулю. Арагонский фронт держали по преимуществу анархистские бригады, чей боевой девиз ныне гласил: «Лучше пользоваться свободой, нежели рисковать из–за нее жизнью». На передовой царило умиротворение, солнечными ваннами жертвовали лишь ради футбольных матчей с «ненавистным врагом».
Накануне Сарагосской операции 35‑я дивизия пополнилась 15‑й интербригадой, состоявшей из англо–американцев, славянского батальона имени Димитрова и испанского батальона. Вальтер давно приметил командира этой прокаленной Харамой бригады — проворного, коренастого хорвата Владимира Чопича, не обладавшего зычным басом, властными повадками, но неплохо управлявшегося со своими многопартийными и многоязычными батальонами. Чопичу помогала коминтерновская выучка, однако не хватало командирского образования. Мировая война — нынешний подполковник кончил ее в унтер–офицерском звании — была единственной его академией.
Две остальные бригады — 11‑ю и 32‑ю — Вальтер изучил под Брунёте. До подробностей, до скрытой пелюбви к штыкам и детской привязанности к старым французским каскам, не спасавшим от пуль.
Все три бригады, поредевшие в брунетском аду, заняли исходный рубеж в зеленой долине полноводной Эбро.
Наблюдательный пункт — высота Эль Корнеро — обеспечивал далекий обзор. Впереди — плоские крыши Кинто (где–то, когда–то он видел похожие крыши, стены из слегка отесанного камня… Гурзуф…), кладбище на западной окраине, петля Эбро — на восточной. Отличный НП. Но достоинства его оценили командиры бригад, артиллерийские начальники, представители авиации и всевозможных штабов, вплоть до Генерального. Улица Горького в выходной день, Гран Виа в воскресенье…
Вальтер нацелился на Кинто, и командир корпуса подтвердил: это — замок на дверях к Сарагоссе. Сбить его труднее, чем они полагали, рассматривая карту в просторной палатке Модесто.
Три часа вместе с командирами бригад Вальтер из окопа на Эль Корнеро, то есть с расстояния четырех километров, рассматривал Кинто. Траншеи полного профиля, местами удвоенные, утроенные, пулеметные точки под железобетонными колпаками, колючая проволока. Курт составил справку: гарнизон Кинто 1500 человек, 20–25 пулеметов, 8–10 полевых орудий, несколько мортир.
Вальтер понимал: решит бой за кладбище, поднимающееся над деревней, за костел, за высоту к югу от Кинто.
Вплоть до 23 августа он проводил рекогносцировки в разное время суток, «приучая» командиров к Кинто, к расположению окопов, огневых точек, улиц, изгибам кладбищенской ограды. Чтоб никаких сюрпризов.
— Никаких? — усомнился Чопич.
— Беру обратно. Поменьше сюрпризов. Согласны?
Он уже видел, какой надлежит быть операции: прежде всего — кладбище, одновременно окружение и наступление на Кинто с севера.
В 6.00, в соответствии с приказом, из тенистой рощи поднялись головные батальоны. Впереди разведчики с ручными пулеметами.
Не зря, не зря он бился на учениях, еще в Альбасете начал с переползания по–пластунски…
Роты продвигались перебежками. Плотнее неприятельский огонь — короче перебежка. Но и расстояние между сторонами укорачивается, достигая броска ручной гранаты. «Лимонки» рвутся в окопах мятежников.
Оборона кладбища опиралась на бетонированные огневые точки. Это Вальтер предвидел и обратился к начальнику артиллерии армии: надо бить с открытых позиций.
У того глаза полезли на лоб, — с открытых позиций среди бела дня?..
— Средь бела, прямой наводкой…
Вальтера не брал загар. От волнения лицо становилось серым, краснели глаза.
Он приказал командиру своей двухорудийной батареи капитану Карро прицепить пушку к грузовику, приблизиться к кладбищу на 400 метров и — огонь в упор.
Смельчак Карро [52] орудовал, словно на учениях. Мятежников оглушили прицельные выстрелы, сливавшиеся с разрывами.
Республиканские батальоны, охваченные восторгом и энтузиазмом, не спешили, однако, вперед. Л надо бы…
Второй заход авиации тоже не без проку. Не так, правда, как если б свою пехоту известили о нем загодя и она приготовилась к броску.
В 18.00 августовское солнце клонится к закату. Последний в этот день рывок увенчался захватом кладбища.
С рассветом следующего дня — наступление на деревню. В 9.00 поступили сведения, что жители хотят уйти из Кинто. В ту же минуту по приказу командира дивизии фронт умолк. Крестьяне, придя в себя от испуга, покидали дома с круглыми трубами, напоминавшими стволы старинных орудий.
Узел сражения стягивался к костелу. За его каменными, в метр толщиной стенами мятежники с пулеметами чувствовали свою неуязвимость. Добровольцы подбегали к бреши, оставшейся после авиабомбы, бросали гранаты и отходили, унося убитых и раненых.
Тогда–то и возникла идея — поджечь костел, выкурить оттуда гарнизон. Вальтер заколебался, — и на войне признаются границы дозволенного. Однако во что обойдется гуманизм?
Мешки с сеном облить бензином и маслом, поджечь и вместе с гранатами — в проем.
В ответ — крики о сдаче, белый флаг.
Командир роты, направившийся принять капитуляцию, напоролся на пулеметную очередь.
Вальтер настоял на своем. Начартарм выделил две батареи.
Но и после сотни артиллерийских снарядов костел продолжал огрызаться. Лишь к ночи, брошенный последними защитниками, он окончательно умолк.
Вальтер удивился: в руках полковника Пюца — гранаты.
— Не делайте большие глаза, у вас вид почище.
Он был прав. Портупея рассечена осколком, парабеллум за пазухой, порваны брюки, разбито в кровь колено.
Командование дивизией, штабники провели этот день в батальонах — так заведено Вальтером. Однако не ослабляется ли руководство дивизией как целым организмом?