К чему-то стремиться… Я внемлил совету господина и начал действие. В движении чувства не так душат, как ночью, пока ты дергаешься в постели и мучаешь себя размышлениями. Каждый свободный миг я тренировался, я напрягал тело пока мышцы не жгло огнем, а кровь не стала едкой как кислота, когда такое случалось я просто ускорялся…
Сегодня я понял зачем к чему мне дарована такая мощь. Я дошел до самой очевидной мысли — я не одинок, у меня есть друзья и мы сильны настолько, насколько едины и слабы только когда разъединены.
Сила дана мне чтобы защищать дорогих людей! А что касается моих личных целей и планов на жизнь — их нет, и они мне не нужны. У меня есть господин и он лучше знает, что для меня правильно! Я не только могу одним взглядом положить на лопатки зверье, но и одной улыбкой поднять друга с колен! — Хватит себя жалеть, вставай, нам еще убивать и убивать. Друг мой Дормидонт…
Герасим напрягает руки и вены вспучиваются так, словно под кожей ползают змеи. Он метает топор и ещё один и ещё! Ему отлили десятки гигантских топоров, они летят в стан врага и промалывают звериные ряды. Не страшно что оружие остается на той стороне, никто его всё равно не сможет поднять.
— Внимание отряд! Нашпигуйте стрелами великана! Герасим услышал свой приговор и подумал. — Друг познается в беде. Он взял агонизирующее тело павшего товарища и укрылся от летящих стрел.
— Давай мой брат! Явим им волю нашего господина! Дормидонт залатал рану в плече и кивнув поднял боевой молот.
Один удар молотка и голова утрамбовывается в тело. Один взмах топора и по округе проносится моросящий кровяной дождик. Дуэт переростков отлично сочетается.
— Мы прирежем тебя как свинью! Шустрые антилопы напали на него, но он не выражал особых эмоций. Ему сказали защищать стены, и он защищает, сказали убивать, он будет убивать.
Град ударов направили на него, но доспехи таковы, что бить по ним ножиком так же бесполезно, словно пытаться шариковой ручкой проткнуть танковую сталь. Молотком по таким шустрилам не попасть… Тогда-то Дормидонт опомнился и вспомнил другой свой талант.
Один бросок камня и коленная чашечка трескается, другой антилопке пробило висок, третья кричит. — Нет, не надо! На помощь! Но раскрученный молот настиг его быстрее подмоги. Грудная клетка пробита и брызги крови попали на броню, она как антикоррозионное покрытие.
— Я рублю и значит я живу! Кажется, господин говорил как-то так…
Сражения длились дни, недели, месяцы… Ночью бойня чуть затихает, но всё равно умирает большое количество двуногих. Я организовал вторую и третью смены, дневники проливают кровь утром, те кому повезло выжить возвращаются за стену, моют тела мокрыми полотенцами, оттирают доспехи, в которые справили нужду, и ложатся спать под крики товарищей, потом сменщик тормошит за плечи бедолагу и тот еле волоча ноги идет в бой.
Чтобы хоть чем-то противостоять Герасиму, злата выпустила на поле боя трех магов. Я не простил ей такую дерзость и тоже вооружил своих бойцов всякими ништеками. Элитная гвардия хлещет волшебный эликсир и не горит, не пропускает через себя ток, и режущий ветер для них не страшнее пластмассового ножика.
— У тебя стрела в плече. Сказала Степанида Гулливеру.
— Не мешает. Отмахнулся он, и добавил. — Лучше за собой смотри, господин говорил, что в своём глазу мы даже бревно увидеть не можем, а вот в чужом даже соринку.
— Идиот! Эта поговорка не имеет никакого отношения к твоему ранению! Он почесал голову и согласившись выдернул стрелу.
— Хватит выяснять отношения, они опять умудрились поставить две лестницы! Эдуард то и делал что бегал по стене и орал.
— В таком случае в бой! Нужно побыстрее закончить, дочка ждет меня к ужину. Молодой отец ринулся в атаку.
Звери и люди падали со стен и шмякались о землю. От сильного удара животы лопались и внутренности с брызгами вылетали. — Прикольно! Это всё равно что шарики с водой сбрасывать!
— Лучники пли! Командовал Леопольд и думал.
Когда ты целый день как ястреб выслеживал и отстреливал врагов, под вечер голову посещают мысли вселенского масштаба. Первый вопрос — Как я дошел до жизни такой… Душа и тело на пике возможностей. Я не ощущаю себя свободным человеком, но уверен в том, что она стала мне не нужна. Личность размывается в солдатских рядах, мы превращаемся в цифры, статистику убитых и раненных.
Каждый из нас знал, что война — это грустное явление и она неизбежна, но мы всё равно пошли воевать. Что-то движет нами, заставляет идти в ад. Рядовые солдаты не делают выбор их вынуждают обстоятельства и окружение, но мы как доверенные лица господина сами пошли в ад и видим его по-другому.