Мы остановились на проспекте с дорогими ресторанами. Я вышел из "аронды" и направился к Коччиоли. Он шел мне навстречу. У него были усталый вид, черные круги под глазами.
– Не стоит стоять на холоде, – заметил я.
Мы вошли в кафе. Я заказал себе грог, а Коччиоли – чашку кофе.
– Итак, вы ведете двойную игру, – сказал я.
– Я? – удивился Коччиоли. – Нет! Что вы имеете в виду?
– В то время как вы искали меня у Хеймана, кто-то другой искал меня у Шарлотт Мальракис. Разделение труда.
– Вы спятили.
– Но с другой стороны, – продолжал я, – вы меня в некотором роде предупредили насчет Мадрье, я бы даже сказал, что вы спасли мне жизнь, хотя и неумышленно. Получается не логично, если конечно вы не ведете игру на нескольких досках. Вам не нравился Мадрье, и, возможно, вам не нравятся люди, с которыми он был связан. Но это люди влиятельные. Возможно, вам хотелось бы нейтрализовать их, но вы сомневаетесь, что это удастся. Вы оказываете мне помощь, чтобы я обезвредил их. Но если я попадусь к ним в руки, вы поможете им убрать меня. Вы хотите быть на стороне сильного. Комментарии будут?
– Подождите секунду, все это не так, – пробормотал Коччиоли.
Он смотрел в свою чашку. Я отпил грог и обжег горло.
– Впрочем, думайте, что хотите, – буркнул Коччиоли. – Мне наплевать.
Я смерил его сверлящим взглядом. Мне не удалось рассердить его. Этому могло быть несколько объяснений, все малоприятные.
– Что вам известно о Фанче Танги? – спросил я.
– Пока вы не показали мне снимок, я не знал о его существовании.
– Наведите справки в архиве, почитайте дела о коллаборационистах. Вам это не повредит.
– Все любят брызгать слюной в полицию.
– К сожалению.
Коччиоли скосил глаза, глядя на упавшую на лоб прядь волос.
– Что произошло в Марселе? – спросил я. – Что обнаружила финансовая комиссия? За что Мадрье повысили в звании?
– Это никак не связано... – задумчиво ответил Коччиоли.
– Что не связано?
– Я не знаю, что они откопали, что откопал Мадрье. Об этом знают, быть может, всего два или три человека.
Так как я продолжал пристально смотреть на него, он тряхнул головой, и волосы упали ему на глаза.
– Послушайте, – сказал он. – Я не знаю, что откопал Мадрье, но я знаю, над чем он работал, и это невозможно... потому что, если бы он наткнулся на что-нибудь такое, то это бы не удалось замять...
– Над чем, – терпеливо и спокойно, четко артикулируя каждое слово, спросил я, – черт вас побери, работал Мадрье?
– Он был в комиссии, производившей финансовый контроль денег оппозиции, – сказал Коччиоли.
– Простите?
– Денег или средств различных групп, компаний и фирм, поддерживающих партии, оппозиционные правительству. Поэтому тут одно с другим не вяжется. Если бы Мадрье напал на что-нибудь, правительство не преминуло бы этим воспользоваться.
– Кто вам сказал, что оно не воспользовалось?
– Простите?
Я перевел взгляд на зал бистро. Столпившиеся у стойки бара мужчины раскатисто смеялись. Воздух был пропитан запахом жареного картофеля.
– Хорошо, согласен, – неожиданно сказал Коччиоли.
Я взял из его пачки "Голуаз", лежащей на столе, сигарету и прикурил от его зажигалки.
– Вы знаете, кто такой Каспер? – спросил я.
– Да. Знаю, – ответил он.
– Вы знаете, где он? Вы могли бы это узнать?
– Нет.
Я раздавил сигарету о пепельницу.
– Вы тесно связаны с ними? – поинтересовался я.
– Можно сказать, что я никак не связан с ними.
– Можно, но это будет неверно.
– Послушайте, Тарпон, перестаньте цепляться ко мне. Вы не понимаете, как мы все завязаны. Мы – полицейские, коллеги, товарищи... Послушайте, мы делаем свою работу, и она не всегда бывает чистой. И могут сложиться связи между людьми, у которых в шкафу лежит труп... Вы меня понимаете, черт побери? И об этом трупе известно только нескольким полицейским, а другим незачем совать нос в шкаф.
– Но вы даже не знаете, входите вы в эту группу посвященных или нет. Очень практично.
Коччиоли поднес чашку ко рту, и я услышал скрежет его зубов. Несколько капель кофе пролилось на его подбородок. Он поставил чашку на стол резким движением.
– Я знаю, Тарпон, – сказал он. – Но вам объяснять что-либо бесполезно. Это ничего не даст.
– В настоящий момент, – продолжал я, – во всей Франции нет ни одного полицейского, к которому я мог бы обратиться. Зато пятеро или шестеро легавых, замаранных в этом деле, без колебаний уберут меня, если я выйду на них. Я не могу пойти в полицию. Но мне кажется, что на такого человека, как комиссар Шоффар, можно положиться, потому что его отстранили от этого дела. Но даже если я приду к нему, он все равно может упрятать меня за решетку, так как ему больше ничего не остается. А в тюрьме со мной может случиться все что угодно. Я могу повеситься в камере или что-нибудь в этом роде. Предположим, что я обращусь в Главную инспекцию полицейских служб...
– Нежелательно вмешивать в этом дерьмо ГИПС, – оборвал меня Коччиоли, и я заметил, что углы его рта дрогнули.
– Предположим, я это сделаю. Я все равно окажусь за решеткой. А если у этой кучки окажутся покровители в правительстве, то я должен опасаться и ГИПС. Вам повезло. Я буду скрываться до тех пор, пока меня не схватят. – Я допил грог. – Мне нужны данные на Шарля Прадье... и на Каспера, если они есть в полиции. Вам придется порыться в архиве для меня, Коччиоли. Вы должны узнать как можно больше о Фанче Танги и о прошлом Мадрье. Крутитесь. Я дам вам знак. Оставайтесь на месте, пока я не выйду.
Я встал из-за стола.
– Кстати, – спросил я, – почему вы не пытаетесь арестовать меня?
– Хороший вопрос, – вздохнул Коччиоли.
Он даже улыбнулся мне, собака! Я пересек зал и вышел на улицу. Было по-прежнему мокро. Часы показывали почти десять, и движение заметно спало.
Я пересек мокрое шоссе и, ругаясь сквозь зубы, сел за руль "аронды". Я чувствовал себя усталым, у меня ныло все тело, я был раздражен, и все это мне уже порядком осточертело. Мне захотелось вернуться к Коччиоли и сдаться ему. Я тронулся с места, я развернулся на площади и направился в сторону кольцевой дороги. В тот же момент я заметил сзади "ситроен" с серводвигателем. Я ехал со скоростью восемьдесят километров в час, и "ситроен" сзади ехал с той же скоростью. Я вынул пистолет из кармана куртки-дубленки Ника Мальракиса и положил его на сиденье рядом с собой.
Мы проехали мимо нескольких ворот, ведущих в Париж, но "ситроен" не сворачивал и не приближался ко мне. Я должен был либо как-то удрать от преследователей, либо привести их к Хейману и Шарлотт. Удрать от них на "аронде" было непросто.
Так мы доехали до ворот Брансьон. Я включил мигалку и повернул на длинный уклон, ведущий на железнодорожный мост. И тут же заметил полицейские заграждения на перекрестке, перед въездом на мост. "Ситроен" находился метрах в ста позади меня.
Не знаю, что бы я сделал, если бы у меня было время подумать, но я нажал на газ и поехал прямо на легавых, которые отскочили в сторону. Я пролетел сквозь заграждение на скорости сто километров в час и, вцепившись в руль, проскочил еще два красных светофора. Но "ситроен", тоже не задержался у заграждения и не остановился на красный свет. Он никак не отлипал от меня, а сзади него уже показались двое моторизованных полицейских. От Ванвских ворот я спустился по откосу к кольцевой дороге и, оказавшись внизу, сделал неожиданный резкий поворот против движения. Я был уверен в полной безнадежности своих усилий, поэтому ситуация даже забавляла меня. В этот момент началась стрельба, но я не знал, кто и в кого стрелял. Я ехал навстречу другим машинам, ослеплявшим меня фарами, выделывавшим невероятные зигзаги и дико скрипевшим тормозами. Все это было кромешным адом, и на меня напал неудержимый нервный смех.
Потом я врезался в центральный бампер, запахло горелой резиной, и я выскочил из машины, сунув пистолет в карман. Между тем на шоссе между воротами Брансьон и Ванвскими образовалась пробка. Я слышал выстрелы, но было очевидно, что стреляли не в меня. Прислонившись к центральному барьеру, я уже не смеялся, у меня подкашивались колени. Я стоял и ждал, когда за мной приедут и отвезут меня в тюрьму, либо на бойню. Должно быть, я сильно переутомился.