— Она очаровательна, — не то себе, не то окружающим сказал милорд Ойстер, шумно сглотнув.
Сидящие рядом с ним лорды понимающе переглянулись: не оценить это сокровище было невозможно.
— Подыскиваете жену или любовницу? — негромко спросил милорд Дойл.
Ойстер моментально побледнел и заискивающе улыбнулся:
— Что вы, милорд! Просто эстетствую.
Дойл скривился и снова перевёл взгляд на девушку. Пожалуй, она всё-таки была достойна сравнения с цветком, только не с розой, а с лилией: такая свежая, юная, распахнувшая миру свои лепестки, она увянет, едва твёрдая рука сорвет её. Умирая, она ещё будет дарить убийце свою красоту и нежный аромат, но вскоре поблёкнет, завянет и будет выброшена.
Дойл втянул носом воздух и отвернулся. Кто-то сорвёт нежный цветок, но не он сам. Конечно, пойдя на поводу у желания, он мог бы её получить, насладиться ею, как дорогим вином, а после забыть. Но в этот раз не станет.
По трибунам прокатился испуганный вскрик: с глухим лязгающим звуком один из рыцарей задел второго, раздался лязг металла, брань. Ещё удар, крик боли. Проигравший рухнул на песок, поскуливая, а победитель вскинул вверх руку с зажатым в ней мечом. Трибуны взорвались воплями восторга. О проигравшем, которому недавно сочувствовали, уже забыли — и только оруженосцы возились с ним, помогая снять погнутые доспехи.
«Вот так и я, — лениво, почти сонно подумал Дойл, лишь по привычке и из упрямства держа голову прямо и игнорируя тупую боль в спине и левом плече, — встречал приветствия, пока был нужен, а теперь забыт».
Он еле заметно улыбнулся: конечно, в этой мысли было много от ребяческой рисовки. Он не был забыт, отнюдь. Всюду перед ним гнули спину, с его приближением везде стихали разговоры, его взгляд карал и миловал. Пожалуй, даже венчай его чело корона, он и тогда встречал бы меньше уважения, или, скорее, подобострастной покорности, чем сейчас.
Но заискивание придворных перед властным вельможей ничего не стоило в сравнении с любовью солдат к своему командиру. Да, пожалуй, этого Дойлу не хватало.
Снова затрубили горны, король поднялся со своего места и велел победителю приблизиться. Дойл отвернулся, сделав вид, что его ничуть не трогает всеобщий восторг, который вызывал потный рыцарь, с трудом стащивший с головы шлем. Эйрих запретил брату участвовать в турнирах категорически, но иногда Дойл жалел о том, что согласился на запрет.
Передав победителю награду — щит из личной коллекции — король направился обратно в замок: на сегодня состязания закончились, можно было покинуть трибуны, укрыться от неожиданно жаркого для конца лета солнца и от людских глаз. Придворные милорды расступились, позволяя Дойлу подойти к венценосному брату.
— Великолепный турнир, как вы считаете, милорд Дойл? — с улыбкой спросил король.
— Они сделали пару сносных выпадов, но бедный Грейм пострадал скорее от скуки, нежели от искусного удара Талбота, — ответил Дойл.
Король улыбнулся, а следовавшая за ним свита захихикала.
— Вы остры на язык, брат, как и всегда. Впрочем, за это мы вас и любим.
— Весьма благодарен за вашу оценку, мой король. Возможно, мне стоит обзавестись шутовским нарядом, раз мои остроты так вам угодны? — Дойл недовольно поджал губы, хотя и не чувствовал себя обиженным на самом деле.
Король вздохнул и возвёл глаза к небу, после чего мягко заметил:
— Вы обидчивы, как древние боги. Не таите на меня зла за неудачный намёк.
Несмотря на требования этикета, Дойл не стал кланяться, прощаясь, и неспешно зашагал по длинной галерее старого замка — прочь от людей.
Каждый шаг его отдавался гулким эхом. Никто из придворных не рискнул составить ему компанию или проводить его: приближённые короля знали, что, когда милорд Дойл не в настроении, не стоит попадаться ему на пути, иначе можно лишиться не только титула, но и головы.
В своих покоях Дойл первым делом сбросил проклятый колет, словно нарочно сшитый так, чтобы причинять ему как можно больше мучений, отстегнул меч и наконец вздохнул, падая на широкую пышную постель. Было бы здорово ещё снять сапоги, но Дойл не готов был сейчас этого делать.