— Подай костюм потемней и плащ, — велел он и, облачившись, закрыл голову капюшоном и направился на встречу с тем, кому никто из прочих дворян не подал бы даже руки для поцелуя.
Дойл был небрезглив. Он, когда нужно, беседовал с отребьем, бандитами и всевозможным сбродом. А дело того стоило: никто лучше них не знал, чем живёт страна, как она дышит, не появилось ли где на её теле мерзостных нарывов измены или бунта.
Для встречи с людьми подобного сорта у Дойла было специальное место — в доках у реки, позади королевских складов. Там всегда пахло илом, тухнущей рыбой и мокрым песком, а иногда — кровью.
— Высокий лорд, — поприветствовал его одноглазый мужчина по прозвищу Шило — бродяга, вор и безжалостный убийца, способный воткнуть коротенький обоюдоострый ножик в сердце хоть вельможе, хоть ребёнку, хоть девушке.
Дойл протянул ему руку, которую тот облобызал с величайшей почтительностью, и велел:
— Говори.
Шило распрямился и сообщил:
— Вчера снова был шабаш, в Дохлой роще.
Дойл не шевельнулся, и Шило продолжил:
— Уже третий — и это только на моей стороне. Барон и Одноухий давеча шептались — на их сторонах ведьмы-то тоже завозились.
Король с тех пор, как закончилась война, стал непозволительно мягок: без колебаний отпускал на свободу осуждённых, дарил жизнь приговорённым к смерти. И если обычных преступников пока держал твёрдой рукой сам Дойл, людям которого были известны их самые тайные укрытия и самые надёжные схроны, то ведьмы осмелели.
Уже не раз до чуткого слуха Дойла долетали шепотки: тот с помощью ведьмы вылечил жену, этому ведьма помогла отправить в иной мир старого дядю. Не таясь и не опасаясь преследования, они предлагали свои мерзкие, противные Всевышнему и природе услуги, и Дойл был уверен: они надеются сжать свои цепкие пальцы на горле королевства, опутать его своими сетями, завладеть душами и умами людей и диктовать свою волю.
Магия была полезна, спору нет. Но ведьмы слишком сильны. Стоит дать им волю — и на трон вместо короля сядет разряженная в пух и прах колдунья. Столетия назад это почти произошло — потакание магии и ведьмовству стоило королю Рагнору жизни. Дойл не желал, чтобы таким же образом погиб король Эйрих.
И вот теперь Шило и ему подобные стали замечать шабаши, хотя до старых праздников было ещё далеко.
Дойл протянул вору мешочек с монетами сказал:
— Присмотрись, прислушайся. Я хочу знать, что им нужно возле столицы. И мне нужны их имена, лица.
Шило прижал мешочек к груди и низко поклонился, а потом растаял в темноте, словно обладал навыками монахов из Ордена Теней. Дойл направился обратно в замок.
Он был настолько погружён в свои мысли, что в длинной галерее едва не столкнулся с той самой прелестной девушкой, которой любовался во время турнира. Она отпрыгнула в сторону и издала тоненькое: «Ой!» Дойл невольно улыбнулся: вблизи девушка была ещё милей, у неё на щеках обнаружились дивные ямочки, а глаза оказались насыщенного голубого цвета, сравнимого с цветом неба в летний день.
— Неожиданно встретить столь юное создание в одиночестве, — сказал он негромко, отчётливо понимая, что весь последующий разговор может вообразить себе весьма чётко.
И оказался прав. Девушка порозовела и пролепетала:
— Простите, милорд, я отстала от своих родных, чтобы увидеть короля, но совсем потерялась в этих коридорах.
— Короля, вот как? Это интересно. Вы что же, желаете просить его о чём-то?
— Верно, милорд.
— Что ж, король щедр, а ваша несравненная красота, пожалуй, сослужит вам неплохую службу, — заметил он с ноткой язвительности в тоне.
Щёки девушки стали ещё розовей от смущения.
— Милорд, я пришла просить не милости, а справедливости!
Дойл бестрепетной рукой дотронулся до тонких пальчиков девушки и произнёс:
— Что ж, нимфа, — он покатал на языке это слово из старых легенд, — справедливость для короля — главное, творить её — высшая его цель, поэтому я считаю своим долгом проводить вас к нему.
Девушка попыталась отнять руку, но безуспешно — Дойл держал её крепко, почти наслаждаясь тем, с каким отвращением этот цветок переносит его даже невинное прикосновение. Проклятье, он всякий раз убеждал себя, что привык к отвращению в женских глазах, и всякий раз оно причиняло ему боль, как удар кинжалом.
Другой бы давно начал обходить красоток дальней дорогой. Но, ругая себя на все лады, Дойл подставлялся раз за разом, мучился, но словно бы нарочно искал этого отвращения.
— Благодарю, милорд, — наконец, сказала девушка, поняв, что будет вынуждена идти по замку, держась за руку Дойла.