Потом перед их глазами предстали шахматы ручной работы. Краска, которой были расписаны фигурки, довольно сильно поблекла. Даже тетя Герти ничего не знала о их происхождении. Брюс рассматривал фигурки так дотошно, так бережно прикасался к тонкой кожаной доске, что Сирена чуть не стонала от нетерпения.
– Это… Вы имеете представление, когда они были изготовлены?
Сирена покачала головой, которая вдруг закружилась.
– В средние века.
Сирена слышала его слова, но они казались лишенными смысла. Даже когда Брюс, понизив голос, стал рассказывать о том, как слоновую кость покрывали золотом, о фигурках, каждая из которых изображала участника знаменитой битвы, Сирена почти не слушала его. Ради всего святого, как они могли попасть к ее отцу? Пытаясь ответить на осторожные вопросы Брюса, она напрягала память, но безрезультатно. Она тогда была молоденькой девушкой и не интересовалась шахматами.
– Как много я потеряла, – прошептала она.
– Не ругайте себя. Вы же помните, когда и откуда появилось большинство предметов из коллекции вашего отца, вернее, вашей коллекции.
Он был прав. Надо было думать об этом, а не изводить себя раскаянием.
Герти правильно оценила двух мейсенских лошадок. Такие же статуэтки были проданы за шестьдесят тысяч долларов 2 октября 1969 года в Женеве. Сегодня они стоили, по крайней мере, в два раза дороже.
После этого Сирена вообще перестала слышать Брюса. Он продолжал разворачивать вещи, иногда сверялся с каталогами, которые лежали на том же столе. Каждый раз, как он делал очередную запись, Сирена старалась думать об автомобильных цепях, горячем шоколаде, о чем угодно. И о Грейндже.
Наконец Брюс встал. Он стоял в окружении вещей, каждая из которых была частью жизни ее отца. Он наклонился к ней.
– Вы хотите, чтобы я подвел итог?
Она покачала головой, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок.
– Не сейчас. У меня все это не укладывается в голове.
– Я думаю, через некоторое время уложится.
– Вам приходилось когда-нибудь заниматься этим раньше?
– Я проводил оценку нескольких частных коллекций, а однажды составлял полный каталог предметов из небольшого, но очень изысканного антикварного магазина. Но во всех этих случаях люди достаточно ясно представляли себе, сколько стоит их собственность, а вы, как я понимаю, не представляете.
Ей надо было бы отрицательно покачать головой, но она боялась, что если сделает хоть одно движение, то рухнет прямо на старый паркет.
– Я… тетя Грейнджа говорила мне, но я как-то не особенно верила. Мне казалось, что она преувеличивает. – Она нашла в себе силы встретить взгляд Брюса. – Оказывается, она не преувеличивала.
– Скорее, преуменьшала, верно?
– Да.
– Сирена, что вы собираетесь делать?
Это было нечестно. Он не имел права задавать этот вопрос.
– Я… я не знаю. Извините. – Она вцепилась в свой локоть ледяными пальцами и начала судорожно растирать его. Ей нужно было солнце… что-нибудь, чтобы унять дрожь. – Наверное, я похожа на идиотку.
– Нет, не на идиотку. На женщину, которая только что обнаружила, что она богата.
Богата.
Пока Сирена ехала обратно, это слово непрерывно звучало у нее в голове. Брюс предложил, чтобы вещи пока остались в музее, где они могли храниться в нормальных условиях, и Сирена с радостью ухватилась за это предложение, потому что не могла заставить себя прикоснуться к тому, что стоило сотни тысяч долларов.
Сотни тысяч долларов.
Едва войдя в дом, Сирена бросилась к бару. Она осмотрела его содержимое в поисках чего-нибудь подходящего и в конце концов остановилась на водке, потому что та почти не имела вкуса. Она как раз наливала апельсиновый сок в бокал с хорошей порцией водки, когда открылась входная дверь.
– Брюси мне звонил, – сказал Грейндж, входя в комнату и глядя на Сирену так, будто ждал от нее каких-то слов. Но она только смотрела на него, широко раскрыв глаза. Тогда он протянул руки, и она двинулась к нему навстречу, чувствуя… что?
– Что с тобой? Вид у тебя неважный. Лицо какое-то бледное
– Я и чувствую себя довольно бледно. – Ее щека прижималась к его пиджаку, и говорить было трудно.
– Но ты ведь не собираешься падать в обморок?
– В обморок?
– Да. Носом прямо в пол.
– Нет уж. – Спасибо, что ты пытаешься шутить. – Не собираюсь украшать твой ковер отпечатком своего носа.
– Я просто хотел удостовериться. – Он отстранил ее от себя, но продолжал держать за руки, пока она не перестала покачиваться. Потом он подошел к бару. Сирена не смотрела, что он выберет для себя. Ей было достаточно того, что ему, как и ей, было необходимо выпить.
– И что сказал Брюс? – наконец пришло ей в голову спросить, пока Грейндж наливал темную жидкость в низкий толстостенный стакан.
– Что ты – богатая женщина.
Сирена нашла в себе силы шагнуть в гостиную и плюхнуться на диван, прежде чем у нее подогнутся колени. Она смотрела на Грейнджа, сражаясь с туманом, застилавшим глаза. Богатая.
– Что ты собираешься делать?
– Как бы я хотела, чтобы мне перестали задавать этот вопрос! – Она продолжала извиняющимся тоном: – Мне кажется, что я вижу кошмарный сон.
– Кошмарный? А большинство людей чувствовали бы себя так, будто сказка обернулась явью.
– Может быть, я тоже когда-нибудь стану так себя чувствовать, – еле выдавила из себя Сирена. Но ей нужно было выговориться. Она этого хотела. Мелькнула смутная мысль, что в такую минуту рядом с ней должна была бы находиться мать, а не этот человек, которого она знает так недолго. Но эта мысль тут же исчезла. Рядом с ней был Грейндж. Он оставил важную работу, потому что она нуждалась в поддержке.
Держа в руке стакан, она побрела к застекленной двери, ведущей на крыльцо, и стояла, непонимающе глядя на ручку, пока Грейндж не распахнул перед нею дверь.
Грейндж подождал, пока Сирена не уселась на широкую каменную ступеньку, потом сел рядом. «Кажется, она в шоке», – сказал Брюс по телефону.
И с этим трудно было не согласиться. Наблюдая, как Сирена пытается поудобнее прислониться к огромному цветочному ящику, он понимал, что она пережила что-то, к чему не была готова. Банкир в нем желал, чтобы она начала рассуждать более практично. Нельзя хранить в старых коробках вещи, стоившие состояние. Вспомнив о багажнике, он вспомнил и о машине. Эта штука держалась на честном слове. Она может позволить себе любую модель, стереосистему, кондиционер, противоугонную систему, словом, любую игрушку, которую придет в голову пожелать.
Но она сидела на лестнице, опустив голову, странно тихая, чужая всему, что ее окружало. Между пальцами сочился напиток из наклоненного стакана и медленными каплями стекал на камень. Он понимал, что сейчас ей нет никакого дела до машин. И ему тоже. Только она одна имела значение. Он мягко взял бокал из ее руки и поставил его на ступеньку. Он сидел рядом, готовый прийти на помощь, если ей станет плохо.
Он видел, что с ней что-то происходит, что-то, с чем она не умеет справляться.
И он тоже не умел.
– Хочешь поговорить?
Она оторвала взгляд от ступеньки и чуть повернула голову в его сторону. У нее был такой странный, затуманенный взгляд, что казалось, будто она ничего не видит.
– Я не знаю, о чем говорить. – Бриз, постоянно дующий с залива, унес ее слова, прежде чем он успел их расслышать. Ему хотелось обнять ее, успокоить. А может, лучше оставить ее одну, чтобы она могла разобраться в своих чувствах? – Это похоже на сон.
– Плохой или хороший?
– Не знаю. Черт побери, я не знаю!
Он в первый раз услышал, как она ругается, и решил, что это добрый знак.