Когда открылась дверь, она не сразу подняла глаза. В лицо ей ударила волна холодного воздуха, намекнув, с чем пришлось столкнуться Грейнджу на улице. Герти поздоровалась. Наконец Сирена взглянула на Грейнджа.
Лицо его покраснело и обветрилось, ресницы и волосы намокли. На щеках пятнами проступил румянец, от чего вид у него был мрачный, даже диковатый. Сирена словно не видела, с каким усилием он стаскивает с себя мокрую куртку, все ее внимание было сосредоточено на его глазах.
Он принял решение.
Он не потрудился снять облепленные снегом ботинки, а прямо подошел к ней и положил ей на плечи холодные руки. Она накрыла его пальцы своими, стараясь согреть их.
– Дядя Гэллам. – Его голос звучал хрипло. – Сирена заставила меня о многом подумать.
– Уж, наверное, ты умеешь думать получше, чем я, – пробормотал Гэллам голосом, еще более хриплым, чем у Грейнджа.
– Вряд ли. – Грейндж сжал плечи Сирены. – У меня в голове как будто ураган бушевал, все крутилось, мелькало и переворачивалось.
Гэллам кивнул.
Грейндж показал на диван.
– Она вам сказала?
Гэллам и Герти покачали головами.
– Она отдала их мне.
У Герти открылся рот. Гэллам только моргал, и Сирена подумала, что на сегодня его способность воспринимать исчерпана.
– Если бы я только мог, – продолжал Грейндж, – я бы отдал их ей обратно. Я не хотел их брать.
Я люблю тебя. Что бы ты ни сказал, я буду тебя любить.
– Потому что она заставила меня принять решение. Дядя Гэллам, если ты этого хочешь, я помогу тебе восстановить станцию.
– Восстановить? – Герти была похожа на ребенка, который не верит своим ушам.
– Я собираюсь продать подарок Сирены. – Грейндж кивнул на вещи, а его пальцы еще крепче сжали ее плечи. – После всего что вы для меня сделали, я не могу поступить иначе. Я положу деньги на ваш счет, и вы можете с ними делать все, что пожелаете. Если хотите поехать путешествовать – это ваше дело. Если собираетесь строить новую автостанцию, пожалуйста. Деньги есть.
Гэллам что-то сказал, но Сирена не слышала – его голос заглушила песня, звучавшая в ее сердце. Она сняла с плеча руку Грейнджа и переплела свои пальцы с его так крепко, как только могла. Она знала, что он смотрит на нее, но ей мешали видеть слезы. Ей хотелось и плакать, и смеяться. Хотелось сказать ему, как она его любит.
– Я думаю, – говорил Грейндж, – что был бы рад, если бы ты решил строить. Вот почему я так долго бродил по улицам. Старался вообразить тебя без станции, на которую надо каждый день ходить, которая помогает тебе чувствовать себя частью города и его будущего. И у меня ничего не получилось.
Из горла Сирены вырвались рыдания – или смех. Ей было все равно. Она потянула Грейнджа за руку, и он неловко плюхнулся на диван рядом с ней. Тогда она прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди.
Он был одет не в свою любимую старую футболку, а в рубашку, которую она купила ему в Рыбачей гавани.
ЭПИЛОГ
– Торжественное открытие. Думала, никогда до этого не доживу.
– Двойное торжественное открытие, – напомнила Сирена. – Вы с мужем столько времени крутились как белки в колесе. Боже, как я буду счастлива, когда это все кончится.
– Я тоже. А вот насчет мужа не знаю. Не припомню, когда еще у него было столько энергии.
– Я заметила. – Сирена подошла к новому окну, которое занимало почти всю обращенную к улице стену «Даров Герти», увидела яркие флажки, трепетавшие на ветру над новой станцией дяди Гэллама, и представила себе его лицо, с которого в последнее время не сходило ликующее выражение.
Герти подошла к предмету своей особой гордости – огромному застекленному шкафу, занимавшему полстены, и принялась протирать и без того сиявшее стекло.
– Каждый раз, как вспомню, какое выражение было у этого агента по доставке, когда он понял, что ему одному придется ставить шкаф на место, не могу удержаться от смеха, – сказала Сирена.
Герти кивнула. Она только что сделала прическу.
– Он не очень-то обрадовался. Интересно, почему? В конце концов, он хорошо заработал.
– Наверное, когда он увидел, сколько мужчин трудится у дяди Гэллама, то подумал, что неплохо было бы позвать хоть одного на помощь. – Сирена встала в героическую позу. – Ну что ж, мы победили. – Она подошла к стеклу. На обтянутых бархатом полках лежали старинные ручной работы пуговицы, стояли серебряные кружки и ирландские графины, фарфоровый поднос, сделанный в 1770 году, сосуд для поссета, старше его на целое столетие, французское пресс-папье с ручной росписью, средневековые нож, ложка и вилка, табакерка Георга IV, несколько золотых карманных часов с эмалью.
Все это и не только это Герти разложила на радость посетителям. Эти вещи не продавались, но теперь они находились в месте, где люди могли наслаждаться ими. А Герти могла бы бесконечно повторять слегка приукрашенные истории о том, как они попали в семью Айсомов.
Сирена почти не вспоминала о тех вещах, которых не хватало.
И никогда не вспоминала о них ночью, когда они с Грейнджем лежали рядом в постели в их новом доме, делились впечатлениями, любили друг друга.
Герти показала на мейсенских лошадей.
– Это замечательно, что они стоят здесь в день открытия, но я рада, что ты согласилась забрать их домой. Грейндж как раз доделывает каминную полку. Самое подходящее место.
– Наконец доделал. Ему так трудно было выкроить время – продажа дома, переезд, новая работа.
– Работать ему только полезно, – убежденно заявила тетя Герти. – Работа удерживает мужчин от шалостей. Хотя, наверное, у его еще остаются силы на небольшие шалости.
Сирена усмехнулась.
– Я даже не знаю. Дело в том, что я в последнее время его почти не вижу из-за пьесы. Вы не представляете себе, как я счастлива, что начинаются летние каникулы.
Открылась дверь, и вошел Грейндж. На нем было его последнее приобретение – яркая футболка, ворот которой еще не успел растянуться. Она устремилась в его объятия.
Свадьба летом – это замечательно.
Она собиралась потереться щекой о его грудь, но под футболкой у него оказалось что-то твердое и колючее. Сирена отстранилась и нахмурилась. Судя по выражению лица Грейнджа, ее ожидал какой-то сюрприз.
– Смотри, что я тебе купил, – сказал он, продолжая держать ее за запястье. – Я подумал, что в день открытия и к приезду матери ты захочешь принарядиться. – Он выудил из-под футболки ожерелье из пластмассовых шариков пронзительнокрасного цвета с рожицами клоунов. Ожерелье было длиной фута четыре и заканчивалось чем-то напоминающим связку пластмассовых соломинок.
Сирена взяла подарок и показала эту чудовищную вещь Герти. Потом она быстрым движением набросила ожерелье на шею Грейнджу и отступила, любуясь.
Через неделю они поженятся. И у них начнется медовый месяц. Они будут одни и все время будут отдавать только друг другу.
– Ну вот, – объявила она, следя за тем, чтобы Грейндж не снимал ожерелье. – Теперь ты выглядишь так, как, по моему представлению, должен выглядеть настоящий банкир.
Грейндж поглядел вниз, на свою грудь, и притянул ее к себе, не боясь, что она раздавит свое, вернее, их ожерелье.
– Что я могу сказать? – шепнул он ей на ухо. Вдруг она почувствовала, что сулит ей медовый месяц. – Когда банкир делает предложение цыганке, он знает, что должен пойти на некоторые уступки.
– И цыганка тоже, – прошептала она в ответ. – Например, купить мебель.
Несмотря на то что новый магазин Герти должен был вот-вот открыться, Грейндж каким-то образом ухитрился просунуть руку под ее кофточку сзади. Он знал, что она сразу же начинает терять голову.
– И машину с двумя приводами, – подсказал он. Пальцы поползли вверх, кожа Сирены запылала. – Чтобы она могла вечером добраться до дома, где ее ждет муж.
Ее муж.