– Сирена, наследство открывает перед тобой замечательные возможности. Ты только что сказала, что еще не выбрала настоящей профессии. Теперь тебе не придется браться за любую работу, которая подвернется. Ты можешь выбирать или совсем не работать, если не захочешь.
Не работать? Это звучало как-то не по-американски.
– Что мне тогда с собой делать?
– Ну, например, можешь готовить мне еду.
Сирена отстранилась, чтобы разглядеть выражение его лица. Его рот смеялся, но глаза… Если призрачный свет не обманывал, глаза были серьезными.
– Ну вот, одно предложение уже есть. Надо подумать.
– Ты можешь поступить в колледж. Заняться тем, что тебе интересно.
В эту минуту ее не интересовало ничто, кроме Грейнджа.
– Наверное, могу.
– Тебе это пока не приходило в голову, правда?
– Да, до этого еще не дошло. Колледж? Я прослушала несколько курсов, в основном по театральному искусству. Я знаю – я могу основать собственную компанию.
Она попробовала представить, как нанимает директоров, продюсеров, читает сценарии, ищет помещение, конкурирует с солидными компаниями. По правде говоря, эта перспектива приводила ее в ужас.
– Об этом тоже надо как следует подумать.
Они замедлили шаг, любуясь разнообразием судов. Грейндж остановился и положил руку ей на плечо.
– Сирена, это не сон. Когда тетя Герти сказала, сколько ты можешь получить за вещи, какая-то часть меня сомневалась, протестовала. Я не был уверен, понимает ли она, что говорит. Оказывается, понимала. Ты очень состоятельная женщина.
Сирена не ответила. Она сосредоточилась на ощущении тепла, которое распространялось от плеча к шее.
– Или станешь состоятельной, когда продашь коллекцию.
Продашь.
– Я не знаю.
– Я знаю, что ты не знаешь. – В его голосе прозвучали нежность и понимание, и в то же время в нем была настойчивость, как в тоне родителей, когда она боялась сесть на двухколесный велосипед без тренировочных колесиков. – Мне самому до сих пор все это кажется нереальным. Но, Сирена, я не могу поверить, что твой отец потратил жизнь на эту коллекцию только для того, чтобы ты возила ее в багажнике. Это его завещание – он завещал тебе финансовую независимость, передал ключи от будущего.
Сирене подумалось, что это накладывает на нее огромную, даже пугающую ответственность. Она крепче прижалась к плечу Грейнджа, от души надеясь, что на этот раз не даст волю слезам. Чайка, смешно перебирая ногами, стала подниматься вверх по трапу. Она наблюдала за птицей, потом засмеялась.
– Ты, наверное, считаешь меня идиоткой. Когда люди выигрывают в лотерею, они всегда знают, что делать с деньгами.
– Большинство.
– А для меня это нелегко.
– Скажи, почему.
Опять дружелюбие и понимание.
– Потому что это не деньги, Грейндж. Эти старые коробки – все, что у меня осталось от отца.
Она казалась совсем подавленной, и Грейндж на мгновение пожалел, что завел разговор о наследстве. Но все равно, когда-нибудь ей придется решать.
Он мог бы сказать, что хранить кусок жизни отца в старых газетах – преступление, но был уверен, что она и сама это понимает. Брюси будет счастлив выставить вещи. Но музей не может позволить себе приобрести такую дорогую коллекцию. Ей придется принести ее в дар.
И что Сирена получит? Право на пожизненное бесплатное посещение музея? Это сможет удержать ее в Сан-Франциско, но тогда ей придется зарабатывать на жизнь самой любой работой, которую она сумеет найти. Она будет уговаривать его брать с нее плату за квартиру или снимет другую.
Нет. Грейндж не мог заставить себя поверить в то, что ее отец хотел для дочери такой жизни. И нужно сделать так, чтобы и она это поняла.
Но не сегодня.
Он опустил взгляд на ее маленькую ступню, стоявшую на его колене, вспомнил, как массировал ей ноги в день их первой встречи. Надо постараться, чтобы снова не начать терять контроль над собой, как случилось тогда.
Но он не мог.
– Неужели еще больно? – Он снял ее ногу с колена и сделал вид, что осматривает ступню. – На вид все в порядке. Между прочим, у меня уже ноги не болят, а мы прошли одинаковое расстояние. – Потому что у тебя удобная обувь. А это старье… – Она взглянула на потертые дешевые кроссовки, которые он снял с нее несколько минут назад. – Они всегда были ужасно неудобными.
– Тогда почему ты их купила?
– Потому что они дешевые.
Он крепче нажал на ее ступню, чтобы она обратила внимание на собственные только что произнесенные слова.
– Надо заняться планом.
– Планом? – настороженно переспросила она.
– Конечно. Я предлагаю начать с китайского квартала. Лучше будет приобрести какие-нибудь туфли поудобнее и захватить фотоаппарат. Я дам тебе список мест, в которые нужно заглянуть.
– Погоди минутку. – Сирена лежала, вытянувшись на диване. Под головой у нее была подушка. Она сделала слабую попытку приподняться и сесть, но раздумала. – Что это все-таки за план?
– Тебе пора изучить Сан-Франциско. Я не хочу, чтобы ты вела себя как туристка, когда мы станем бывать на людях.
– Извини, никогда об этом не думала. – Она улыбнулась своей необыкновенной улыбкой, от которой у него захватывало дух. Так не годится. Если она не перестанет улыбаться, а он не перестанет массировать ей ногу, то не выпустит ее из этой комнаты.
Он продолжал массировать ее голень.
– Ладно, – проговорила Сирена. – А что потом? После китайского квартала?
– Может быть, южный район. Там очень дорогие магазины. Ты могла бы зайти за мной в банк в обеденное время. Мы пойдем в ресторанчик, где еду подают на китайском фарфоре, а шеф-повар изъясняется только на французском и не собирается переучиваться.
Сирена наморщила нос.
– Нет, спасибо. Предпочитаю хот-доги с лотка.
Грейндж сделал вид, что возмущен. Сирена продолжала улыбаться.
– Почему?
– Чтобы не тратить целый час на еду. Лучше разглядывать витрины.
Ты могла бы купить любую витрину со всеми потрохами.
– Хорошо, договорились. А что мы будем искать? Туфли?
– Перестань.
Встревоженный ее тоном, Грейндж наклонился и заглянул ей в глаза.
– Что перестать?
– Внушать мне мысль, что я имею право транжирить деньги.
Грейндж вздохнул, но постарался, чтобы его голос звучал легко и беззаботно.
– Купить себе хорошие туфли не значит транжирить деньги.
– Пожалуй, нет. Прости, я зря обиделась.
– Тебе незачем извиняться. – Он поставил ее ступни на пол и потянул за руку, чтобы она села рядом с ним. – Мы только узнаем друг друга, и какие-то ошибки неизбежны.
Сирена быстро-быстро замигала.
– Спасибо за чудесный вечер. Спасибо за все, что ты сегодня сделал.
Грейндж не мог припомнить, чтобы когда-нибудь был так растроган. Он притянул ее ближе к себе.
– Это тебе спасибо – ты делишься со мной своими чувствами.
– Мои чувства! Я сама не могу в них разобраться. Я, наверное, ужасная недотепа, правда?
– Я бы нашел другое слово, – пробормотал Грейндж, а дышать ему становилось все труднее. От влажного ночного воздуха ее свитер плотнее обтянул тело, подчеркнув большие груди с торчащими сосками. Если бы коснуться их…
– К-какое?
Ее полуоткрытые губы манили. Казалось, она так же изнемогает от нетерпения, как он сам.
– Сегодня… – он запнулся… – сегодня никакое.
Сирена снова прижалась к его плечу.
Он не знал, сколько они так просидели. Он обнимал ее за плечи, а ее рука лежала у него на колене. Думать становилось все труднее, а разговаривать он даже не пытался. Странно. Она казалась такой уверенной в себе, когда они встретились в первый раз. Она и сейчас была такой же, только теперь он понимал, что под ее силой скрывается уязвимость.
– Грейндж.
– Что?
– Я… Ничего. – Она поскребла пальцем по его коленке.
– Ты что-то хотела сказать…
– Ничего важного.
Нет, это было важно. Она никогда не говорила только для того, чтобы послушать саму себя, но он не хотел ее принуждать. Имеют ли отношение эти невысказанные слова к ее пребыванию у него в доме, к этим искрам, которые пробегают между ними, к ожиданию и надежде?