Ребята долго упрашивали Илью Борисовича спеть. Но тот упрямо отнекивался. Мол, ни слуха, ни голоса. Но ребята понимали: химику просто неловко. Учитель — вдруг поет! Добро бы учитель пения! А то — химик…
Но, главное, поговаривали, что Илья Борисович — самый ученый во всей школе. Все знает. Что ни спроси. Ходили слухи — даже диссертацию пишет. Очень мудрую, ученую диссертацию. И уже само название ее такое сложное и заковыристое, что даже десятиклассники и то не могли повторить.
И вот сейчас, на большой перемене, трое мальчишек во главе с Валеркой пришли к Илье Борисовичу. Посоветоваться.
Илья Борисович слушал ребят, чуть наклонив голову. У него привычка такая: слушает, будто бодается.
Когда Валерка дошел до сути дела, Илья Борисович передернул усами. Пригладил их рукой. И опять — стриганул усами. Мальчишки замерли.
Все в школе знали: если химик дважды дергает усами — хорошего не жди.
— А что?! — вдруг весело прогудел химик. — Проектик, а?! Остроумен! Но… — он поднял палец. — Надо все обдумать. И, во-первых, почитать насчет производства карандашей. Узнать технологию этого дела. Может, производственный процесс такой, что идею никак не воплотить.
Ребята нахмурились.
Валерка сразу сунул дужку очков в рот и задвигал челюстями.
— А может, лучше прямо сходить на фабрику? — предложил он. — Прийти к директору. Так, мол, и так…
Химик кивнул.
— Да, на фабрику — это, конечно, лучше. Одна только беда, — он усмехнулся. — В Ленинграде нет карандашных фабрик.
— Ни одной? — удивилась Ленка.
— Ни одной. Впрочем, это надо проверить. — Химик встал, положил руку на плечо Валерке. Илья Борисович был высокий, грузный, и весь Валерка кончался у него где-то под мышкой. — А вообще-то — молодец! — прогудел химик. — Четкое самостоятельное мышление! Не поддаешься отупляющему нажиму авторитетов. Это самое главное!
Ребята тайком подмигивали Валерке. Ай да Шлагбаум! Химик — он зря не похвалит, это все знают. Из него пятерку клещами не вытянешь.
И хоть было не совсем ясно, что он сказал насчет авторитетов и их отупляющего нажима, но несомненно — Илья Борисович здорово доволен Валеркой.
…На следующий день химик принес в школу тоненькую книжечку. На обложке — длинный сверкающий карандаш.
— Вот, читайте, — сказал Илья Борисович. — Только аккуратно. Библиотечная собственность.
На всех переменах ребята бросались к Валеркиной парте. Читали вслух, разглядывали картинки и чертежи.
Оказалось, карандаш — штука древняя и интересная.
Раньше, когда еще не умели делать современных карандашей, мастерили серебряные палочки для письма. Или свинцовые. Стоили они страшно дорого.
Ну, а потом, лет полтораста назад, научились делать настоящие карандаши. Но делали их неумело, вручную. И опять же — карандаш стоил дороже поросенка.
Теперь на карандашной фабрике все механизировано.
Автоматически делаются дощечки с шестью бороздками-желобками; они так и называются — «шестерки». В желобки укладывают шесть тоненьких «макаронин» из графита. Сверху другую такую же дощечку приклеивают. Намертво. А потом разрезают на шесть частей, шлифуют, полируют, и карандаши готовы.
— Все ясно, — шмыгнул носом Валерка. — Теперь, значит, в «шестерки» надо будет укладывать «макаронины» покороче. Всего и делов!
— Именно! — поддержал Яшка. — Ура! Даешь сто миллионов!
Из всех ребят только Гришка Мыльников отнесся к Валеркиной идее неодобрительно.
— Крохобор! — он усмехнулся. — Четверть карандаша! Ты вот автомобиль на воздушной подушке изобрети, чтоб без колес над дорогой, как самолет, шпарил. Или пилюли, чтоб от рака — раз! — и вылечили. Вот это — изобретение! А то — ха! — четверть карандаша! — Гришка даже сплюнул от возмущения.
Ребята дружно накинулись на него:
— Трепло!
— Болтун!
— Просто завидует!
Но Гришка махнул рукой и снова веско кинул:
— Крохобор!
Прошли две недели.
Каждый день теперь, приходя в школу, ребята сразу бросались к Валерке.
— Ну? Есть?
Тот лишь хмуро мотал головой.
И так — день за днем.
Ждать становилось совсем невтерпеж. А ответа с фабрики нет и нет.
— Ну, давай снова подсчитаем, — сказал Яшка. — Мы отправили письмо в Воздвиженск шестого. Так? Ну, допустим, три дня — на дорогу. Значит, девятого письмо прибыло. Ну, допустим, пять дней — на всестороннее изучение Валеркиной идеи. И три дня — пока там, в Воздвиженске, соберутся написать ответ. Итого — семнадцатого кинули письмо в ящик. Двадцатого должно прийти.