— Это девятнадцатый? — переспросила она. — Песенка Максима? «Крутится, вертится шар голубой». Что? Шар или шарф? Хорошо. Выясню. Да, через четверть часа.
Велела мальчикам сесть, а сама стала куда-то звонить. Попросила кого-то посмотреть старый песенник, потом позвонила в Союз композиторов.
— Чего она зазря тормошится? — шепнул Филя Витьке. — Всем известно — «Крутится, вертится шар голубой». Я тыщу раз по радио слыхал. При чем тут шарф?
Витька ткнул его в бок — молчи!
Опять зазвонил телефон.
— Девятнадцатый? — спросила Мария Федоровна. — Так вот, передайте клиенту: и он, и его приятель — оба правы. В старину действительно пели «Крутится, вертится шарф голубой», то есть: девушка танцует, и над ней вьется ее легкий шарфик. Но потом этот первоначальный смысл был утрачен, и стали петь «Крутится, вертится шар голубой».
Мальчики переглянулись. Витька украдкой показал Филе язык: что, съел?
Опять зазвонил телефон.
— Двадцать седьмой? Кто был чемпионом СССР по футболу? Когда? В тридцать девятом? Хорошо, выясню.
Мария Федоровна положила трубку, но сразу — новый звонок.
— Двенадцатый? В какой цвет был окрашен Зимний дворец в день Октябрьского штурма? Выясню.
Опять звонок.
— Что? — переспросила Мария Федоровна. — Сколько лет Олегу Попову? Клоуну Попову? Хорошо.
Мальчики только переглядывались. Ничего себе! Вопросы сыпались, как из дырявого мешка. И все разные, все заковыристые. И на все надо ответить.
Когда телефон чуточку угомонился, Мария Федоровна подвинулась к ребятам.
— Ну, выкладывайте. Что случилось?
Витька торопливо — а вдруг опять затрезвонит телефон? — рассказал, зачем они пришли.
«Лидия Гавриловна Еленева, 1936 года рождения», — на бумажке записала Мария Федоровна.
— А больше ничего о ней не знаешь? — повернулась она к Филе.
Тот наморщил лоб:
— Нет, вроде бы… Хотя… Вот еще… Жила, кажется, на Лиговке…
Мария Федоровна на бумажке записала «Лиговка» и рядом поставила большой вопросительный знак.
— Так. Значит, месяц тому назад ее видели здесь? А в адресном бюро нет? Странно, — задумалась она. — Впрочем… Возможно, твоя тетя просто приезжала. В командировку или погостить… — Мария Федоровна опять задумалась.
— А когда эти… Зыковы… поссорились с ней? Лет шесть назад? Значит, шесть лет назад она наверняка жила здесь? Так?
— Так, — подтвердил Филя, не понимая, куда она клонит.
Тут опять разом зазвонили все три телефона.
— Что? — спросила Мария Федоровна. — Когда было последнее извержение Везувия? Хорошо.
— Слушаю! Водятся ли киты в Охотском море? Понятно.
— Когда был создан «Чапаев»? Книга или фильм? Фильм? Узнаю.
На бумажке Мария Федоровна быстро записывала все вопросы.
— Мы пойдем, — шепнул ей Витя.
Мария Федоровна кивнула.
— Как выясню что-нибудь, позвоню, — прикрыв ладонью телефонную трубку, сказала она.
Домой мальчики вернулись уже поздно вечером. На ночь Филе поставили раскладушку рядом с Витиной кроватью. Родители ушли в свою комнату, а мальчики остались лежать в темноте.
«О чем бы поговорить?» — подумал Витька.
Спросил насчет шахмат. Оказалось, попал в точку. Оба они любили эту игру.
— Сразимся! — сразу загорелся Витька.
— Идет! Только не сейчас.
В двенадцать ночи выяснилось, что Филя умеет водить трактор.
— Сам? Не врешь?
Филя пожал плечами:
— Приезжай! А что? Летом приезжай! Поживешь у меня, покуда не надоест. А на тракторе научу. И, знаешь, на охоту сходим. У отца — ружье. Тулка!
«А в самом деле? — подумал Витька. — Махнуть бы! Чем киснуть на даче…»
— У нас знаешь как здо́рово? — мечтательно сказал Филя. — Перепела — прямо из-под ног, с треском — р-р-р! Клевера́ пошибче твоего одеколона пахнут. А в лесу — озеро, круглое, будто тарелка. Черное, как нефть. За озером зверь на зорьке трубит. Глухо так, печально трубит…
«Ишь! — удивился Витька. — Как заговорил колхозничек-то! Будто стихами!»
Вскоре Филя уснул. А Витька еще долго лежал в темноте. Изредка по потолку скользили светлые блики — от фар проезжавших мимо машин — и тогда весь дом мелко-мелко подрагивал.
«А я ведь никогда не держал в руках ружья, — думал Витька. — Чего уж там тулку! Даже малокалиберку… Наверно, это здорово — на охоту».
Он повернулся к стене, но сон все не шел.
Заснул он еще нескоро и, засыпая, слышал, как где-то далеко, за круглым, черным, как нефть, озером, печально трубит зверь. Был он большой, похожий сразу и на слона, и на оленя, и немного даже на волка. Трубил зверь по-разному, то высоко, нежно, как флейта, то густо и мощно, как паровоз…