– Как тебя зовут? – поинтересовалась я, едва поспевая за ним.
– Икутукели[3].
От Андрэ я уже знала, что иностранцу никогда не узнать настоящего, «аборигенского» имени малагасийца, во всяком случае, до тех пор, пока тот не почувствует к нему большое доверие. Скорее всего, чужеземец получит французское имя или его суррогат, комбинацию из французского и мальгашского, а то и вовсе прозвище. Малагасийцы считают, что при произнесении своего имени человек передает собеседнику мистическую власть над собой. Более привычно называть их по должности, например, «господин доктор» или «господин учитель». Окончательное имя дается на Мадагаскаре через определенный срок – до двенадцати лет! Случается, что имена меняются после консультации с астрологом или при продвижении по ступенькам социальной иерархии. По крайней мере трижды за всю жизнь малагасийцы берут себе новые имена, надеясь изменить судьбу. Наречение человека – сложный ритуал. Пока ребенок мал, он получает временное имя. Часто оно граничит с руганью – крыса, змееныш, вонючка и так далее. Его произносят без опаски, в присутствии кого угодно, даже колдуна, но главное имя, имя судьбы, скрывают от всех. А христианское имя – отличная маскировка, и не стоит допытываться у малагасийца, какое его настоящее имя, если он назвался Дидье или Жоржем.
Мы вошли в хижину, стоящую на самом краю поселка.
– Это – дом Радуку Иван, – пояснил мой провожатый. – Он жить тут, когда приезжать. А тут, – он указал на деревянный ящик, стоящий на лежанке, застеленной лоскутным одеялом, – лекарства, который он давать больным.
В ящике оказалось около дюжины упаковок. Прочитав этикетки, я поняла, что это – антибиотики различного спектра действия. Похоже, Иван понятия не имел, с чем имеет дело!
– Радуку научил наша, как принимать, – сказал между тем Икутукели. – Но люди все равно умирать.
– Почему, кроме Ивана, больше никто к вам не приезжал? – спросила я.
– Приезжал, приезжал, – возразил подросток. – С Радуку приезжал женщина-вазаха.
– То есть европейка? – угадала я.
Икутукели подтвердил.
– Как ее звали?
– А-а-мели-и. Она писать. Статьи писать в газета – французский газета.
Что ж, похоже, это та самая таинственная Амели, которую упоминал Тахир.
– Журналистка, значит…
– Журналистка! – радостно закивал Икутукели. Вдруг он протянул руку и, прежде чем я успела отпрянуть, дотронулся до амулета у меня на шее. – Это Радуку, да?
– Ты видел его у Ивана?
– Он все время его носить. Значит, это правда, и Радуку умирать… – Мальчик погрустнел, но тут же добавил вопросительно: – Теперь ты – Радуку?
– Нет-нет, я… А кроме той женщины, Амели, и Радуку Ивана посещали ли вас другие люди – из больницы, или из мэрии, или как там это у вас называется?
– Нет, – покачал головой Икутукели. – Но Радуку обещал привести еще люди, рассказать власти… Никто не приходить!
– А как фамилия журналистки, которая приезжала с Иваном?
– Фамилия? Не знать, но она оставлять свой карта старосте.
– В смысле визитную карточку? Могу я ее получить?
– Надо попросить.
– Так, – пробормотала я, судорожно соображая. – Так! А еще мне нужно взять анализы у больных и отвезти их в лабораторию… Наверняка в Антананариву есть какая-нибудь лаборатория, ведь есть же больницы, верно?
– Радуку брать анализы, – кивнул Икутукели. – Из рука и из спина.
– Иван делал больным спинномозговую пункцию? – уточнила я.
– Он говорить, отправлять их в лаборатория на самолет.
– Значит, он получил результаты?
– Радуку пропасть…
– Ладно… Но у меня же ничего нет – ни пробирок, ни оборудования для забора крови!
– У нас нет пробирка, есть только банка.
– Хорошо, – вздохнула я. – А еще мне понадобится острый нож. Спирт есть?
Мальчишка кивнул.
– Тогда тащи все это в хижину, где мы побывали с самого начала! Да, и карточку Амели не забудь у старосты попросить.
Я набрала крови у больного мужчины, который даже не почувствовал, как нож порезал кожу. Туго забинтовав рану, я вышла наружу и обнаружила там молчаливую толпу селян. Андрэ выступил вперед: видимо, ему надоело бояться, и он решил возобновить работу. Я приняла это как ни в чем не бывало, сказав:
– Андрэ, вы должны убедить их сжечь тела!
– Мадам, я же уже говорил…
– Да слышала я, что вы говорили! Это – вопрос жизни и смерти: если все жители деревни желают украсить собой семейные склепы, то добро пожаловать, но мне почему-то кажется, что они предпочли бы пожить! Переведите!