Мария Сакрытина
СКОЛЬКО ТЫ СТОИШЬ?
(сборник рассказов)
Сколько ты стоишь?
Друг детства, ставший королем, угрожает принцессе Елене разорить её страну, если она не согласится выйти замуж или за него, или за того, кого он ей укажет. Кого выбрать — короля-завоевателя, согласного на всё, лишь бы получить Елену? Или юношу из борделя, чья любовь продаётся, и свадьба с которым обесчестит навсегда?
Как сложно, оказывается, посмотреть в глаза совести.
С глянцевых от недавнего дождя листьев ветер жадно слизывает влагу и обдаёт меня моросью. Машинально стираю капли со щёк.
Противно скрежещет мокрый гравий — шаги приближаются. Стискиваю холодный подлокотник скамейки и встаю им навстречу.
Вместе с сахарным ароматом сирени ветер обдаёт горьким запахом лекарств. Шаги уже совсем близко — я боюсь смотреть, но пересиливаю себя.
Он идёт под руку с лекарем, который что-то тихо говорит спокойным уверенным голосом. Я не слышу, что. Впрочем, я и не вслушиваюсь. Я просто смотрю, и с трудом верю тому, что вижу.
Он страшно похудел за эти годы. Спал с лица, осунулся, постарел. Некогда золотые волосы потускнели и свалялись. Молочно-фарфоровая кожа посерела. Тонкие изящные пальцы нервно комкают рукав больничной робы.
Мне хочется закрыть глаза, убедить себя, что это страшный сон, и убежать. Только даже в кошмарах я никогда не видела его таким.
Шаги приближаются и проходят мимо.
— Дэни? — каркаю я им вслед.
Лекарь останавливается, и он тоже послушно замирает. Оглядывается, когда оглядывается его спутник. Но так и не поднимает взгляда.
— Госпожа, здесь нельзя находиться посетителям…
Я подхватываю юбки, и, проваливаясь в гравий, спешу заступить дорогу.
— Госпожа, — хмурясь, говорит лекарь, — я вынужден просить вас немедленно…
— Дэни.
Медленно, он поднимает голову и смотрит на меня.
Я отшатываюсь.
Ветер швыряет первые капли дождя.
Он равнодушно отворачивается.
— Госпожа, я буду вынужден уведомить стражу. Немедленно вернитесь в приёмный зал, — тем же уверенным голосом говорит лекарь и, улыбнувшись ему, ведёт по садовой дорожке к зданию больничных палат.
Я смотрю им вслед, понимая, что теперь его образ превратится в моих снах в куклу. И будет преследовать стеклянным неживым взглядом. Мне ещё не страшно, только очень-очень больно и тесно в груди.
И сад расплывается перед глазами. Это просто всё дождь…
У него были прекрасные — самые красивые на свете, тёмно-синие — глаза. В волшебном, неровном свете свечей они даже казались мне фиолетовыми.
Он смотрел открыто и спокойно — и это так диссонировало с обстановкой, фривольно-неприличной, и поведением всех гостей того места — что не могло не привлекать к нему внимание.
Я видела, как жадно глядели на него высокородные вейстерские девицы. Как кошки на сметану. Дорогие, сверкающие золотом и брильянтами кошки. Посмеивались, постукивали друг друга по пальцам веерами и совсем не замечали меня, серую мышку в пыльном дорожном платье.
Но мышка не знала и не хотела знать их правил, и, пока кошки спорили, кому из них он достанется, я успела первой.
Он посмотрел насмешливо, и меня кинуло в жар от его взгляда. Странное чувство — я не привыкла смущаться.
Этот взгляд я храню в памяти — и первые слова, с которыми обратилась к нему:
— Сколько ты стоишь?
Он улыбнулся, изогнув бровь и, взяв мою руку, нежно провёл пальцем по серой от пыли перчатки.
— Больше, чем ты можешь себе позволить, госпожа.
Я усмехнулась и рванула воротник плаща, одновременно взглядом ища распорядителя. Совсем не помню его, ни лица, ни голоса. Зато помню, как слаженно выдохнули «кошечки», когда я положила на золотое блюдо сапфировое ожерелье, стоящее парочки небольших провинций в Вейстере.
И с вызовом глянула на него — он поднял брови и поднёс мою руку к губам. Сердце пропустило удар.
Я пошла за ним, теряя последние остатки самообладания.
А ведь у меня и в мыслях не было влюбляться.
…Крон-принц Эрик, наследник Вейстера не принимал отказов. Он всегда получал, что хотел — примерно это он имел обыкновение кричать мне в лицо, когда ребёнком пытался забрать мои игрушки. Получал в ответ куклой по лбу, надувался, дёргал меня за волосы, срывал вплетённые в косы цветы — молча, всегда молча. Я тоже молча давала ему сдачи. Дрались мы обычно в полной тишине, и когда воспитатели и няньки спохватывались, на моей скуле красовались синяки, а принц Эрик хлюпал разбитым носом. Гудел потом, что он всё равно своё получит.