Я дёрнулась, машинально размахиваясь, а когда руку перехватили — как Эрик всегда делал — подалась назад. Стукнулась о мраморный бортик и чуть не ушла под воду с головой от испуга.
И только тогда поняла, что рядом не Эрик — он никогда не стал бы шептать мне: «Тише, тише, не бойся». Он бы сам меня ударил.
Я замерла, ошеломлённая, позволяя целовать себя. И только спустя долгие минут пять пришло воспоминание, зачем я действительно здесь. Я вздохнула, попыталась открыть рот и приказать прекратить делать это со мной — но вместо слов вырвался стон.
А потом я держалась за его плечи, смотрела в пронзительно синие глаза — весь мир сузился до этих глаз и капелек воды на его коже, сливочно-белой. Мне даже хотелось попробовать её на вкус, но сил не было. Остатками разума я понимала, что то, что мы делаем — неприлично, пошло, преступно. Но я всегда с трудом могла отказаться от удовольствия. Я прогнала эти мысли, закрыла глаза — перед ними всё равно уже плыло и заволакивалось розовым туманом. И сама наощупь нашла его губы.
Только на краю сознания мелькнула и исчезла мысль, что сапфировое ожерелье за такое — слишком дёшево. Эрик дарил их мне за улыбки. И он никогда не смог бы подарить мне такую ночь, это я знала точно. Не знаю, откуда.
Следующий раз я проснулась, отдохнувшая и свежая, ожидая увидеть солнечный свет — но снова горели свечи, и Дэниел одевался. Я следила за ним из-под ресниц, улыбаясь украдкой. Я, принцесса и будущая королева — Эрика, Фиделии, неважно — потеряла девственность со шлюхой из борделя. Смешно. Что скажет брат?
И действительно собиралась проводить так все оставшиеся два с половиной месяца. Где были тщательно вбиваемые в школе мораль и приличия?
И когда Дэниел спросил меня:
— Госпожа, приказать отвезти тебя домой? Или тебя ждут?
Я только назвала ему адрес. И улыбалась, как дурочка, заглядывая в его глаза.
Он поцеловал мне руку, подсаживая в карету, и у меня вырвалось невольное:
— Я приеду сегодня снова.
Он поклонился.
— Я буду ждать, госпожа.
И я понимала, что это фальшиво — и его улыбка, и слова. Но мне было плевать, совершенно и абсолютно. Два с половиной месяца — могу я себе позволить развлечься, не вспоминая, что я принцесса, и мой жених — цербер?
Могу, решила я, слушая, как стучат по пустынной мостовой колёса кареты. Могу.
Я всегда получаю то, что хочу.
Эрик как-то рассказывал мне про одну южную травку, из которой ушлые торговцы варят зелье, и оно отравляет простофилю, купившего такой настой, превращает в пускающего слюни идиота.
Я не верила — как за какие-то недели можно сотворить такое с человеком обычной травой? Подруги, с которыми я поделилась этой историей, наоборот, верили безоговорочно — и кормили меня сказками про мандрагору и тому подобный бред.
Эрик привёз мне это зелье в наше следующее свидание. И долго орал на меня, когда я потребовала дать его мне попробовать. Я злилась, искренне не понимая, почему он мне не доверяет. Я сильная, а тут трава какая-то. И да, мы снова подрались — и каждый остался при своём.
Я вспомнила эту историю спустя месяц по приезде в вейстерскую столицу. Удовольствие действительно развращает — особенно постоянное удовольствие.
Я слилась с теми расфуфыренными кошечками — с одним лишь исключением: денег у меня было больше, и я могла покупать Дэниела на всю ночь. Каждую ночь. Я пила его улыбки, его взгляды — как пили то злое зелье обманутые глупцы. Я научилась не обращать внимания на кричащую обстановку борделя. Я не щурилась от слепящего света и уже не смущалась. Я отдавала ему подарки Эрика, и мне в голову не приходило поинтересоваться, зачем они ему. Зачем он всё ещё работает в этом борделе, когда я уже подарила ему целое состояние, с которым он вполне мог выкупить свой старый титул. Я просто разбрасывала вокруг него жемчуга, сапфиры или рубины — и видела, что ему нравится. Искренне нравится.
Искренности мне не хватало. Удовольствие приедалось, а я не понимала, чего ещё мне хочется. Искренности и честности, конечно. Но их рубинами не купишь.
Я чутко ловила проблески этой искренности — в его взглядах, когда он обнимал меня. Да, усталость в них была настоящая. Но я гнала от себя неизбежные вопросы, желая просто наслаждаться. За это же я платила. И конечно, мне и в голову не приходило требовать от него любви. Удовольствие — всё, на что я имела право.
Впрочем, я тогда ещё не понимала, что влюбилась. Ровно до того момента, когда приехала, как обычно, в бордель, а Дэниела там не оказалось. Распорядитель не мог ответить на мои вопросы ничего, кроме: «Подождите, госпожа, он будет завтра, а пока вот посмотрите, у нас отличный выбор…»