— Сколько вам лет? — спросил я.
Он не спускал глаз с пистолета у меня в руке.
— Послушайте, мистер… В кассе не так уж много, но берите всё. Я шума не подниму.
— Не нужны мне ваши грязные деньги. Сколько вам лет?
— Сорок два года, — удивлённо ответил он. Я прищёлкнул языком:
— А жаль… Вы бы прожили ещё лет двадцать, а то и все тридцать — если бы потрудились быть повежливее.
Он ничего не понял.
— Я убью вас, — сказал я, — единственно из-за этой марки в четыре цента, да ещё из-за ментоловых леденцов.
О ментоловых леденцах он и понятия не имел, но при упоминании о марке побледнел. Его лицо задёргалось от отчаяния.
— Вы — сумасшедший! Вы не сможете убить меня из-за такой ерунды!
— Да нет, смогу.
Что я и сделал.
Когда доктор Бриллер сообщил мне о том, что мне осталось жить всего четыре месяца, я был поражён:
— Вы уверены, что не спутали рентгеновские снимки? Может быть мой оказался по ошибке не в той пачке?…
Он покачал головой:
— Я провёл повторное обследование. В медицине такая предосторожность необходима.
Это случилось во второй половине дня. Я с надеждой подумал о том, что лучше бы мой смертный час пришёлся на утреннее время: было бы веселее.
— В подобных случаях, — продолжал Бриллер, — перед врачом встаёт проблема выбора: сразу же сообщать всё пациенту или нет? Лично я предупреждаю своих больных заблаговременно. Это позволяет им вовремя закончить свои дела и, как бы это выразиться, немного посумасбродничать. — Он подвинул к себе лист бумаги.
— К тому же я пишу книгу. Могли бы вы сказать, чему собираетесь посвятить оставшееся вам время жизни?
— Я, право, не знаю. Новость для меня несколько неожиданная, вы понимаете…
— Конечно, — ответил Бриллер. — Дело терпит. Но если примете решение, предупредите меня, ладно? В моей книге речь пойдёт о том, как люди распоряжаются временем, когда точно знают срок своей смерти.
Он скомкал бумагу.
— Зайдите недели через две-три. Таким образом мы сможем проследить за развитием ваших склонностей.
Он проводил меня до дверей.
— Я описал уже двадцать два случая, вроде вашего. — Его глаза загорелись. — Убеждён, что это будет бестселлер!
До сих пор я жил, в общем, недурно, хотя и без особого блеска: ничего не приносил в мир и ничего не забирал у него… Больше всего я ценил покой. Жизнь и без того сложная штука, чтобы ещё вмешиваться в чужие дела.
Так что же мне всё-таки делать в оставшиеся от моей скромной жизни четыре месяца?
Не помню, как долго я бродил, размышляя над этим, пока не оказался у перекинутого через озеро моста. Вдали раздавалась музыка и звуки начинающегося циркового представления.
Вскоре я шёл по аккуратной аллее, уставленной на радость детям рекламными щитами. Добравшись до центрального входа в балаган, я увидел сидящего в высокой будке безучастного ко всему кассира.
К нему подошёл добродушный пожилой мужчина в сопровождении двух маленьких девочек и протянул несколько картонных прямоугольников, судя по всему — благотворительных билетов.
Кассир быстро проглядел лежавший перед ним лист бумаги. Его лицо сделалось подчёркнуто строгим, он глянул на мужчину и девочек взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Затем с полной невозмутимостью разорвал поданные билеты в мелкие клочки и пустил их по ветру.
— Билеты ваши гроша ломаного не стоят, — сказал он.
Мужчина покраснел.
— Я вас не понимаю.
— Вам оставили афиши, а вы их не вывесили, — отрезал контролёр. — Вали отсюда, голь перекатная!
Девочки с удивлением посмотрели на отца. Что он ответит?
Мужчина не двинулся с места, хотя побледнел от бешенства. Казалось, он сейчас что-то скажет, но взгляд его останови детях. Он закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями и произнёс:
— Пойдёмте, доченьки. Пора домой.
Он зашагал по аллее, и девочки смущено и молча последовали за ним.
Я подошёл к кассиру:
— Зачем вы это сделали?
Он глянул на меня:
— А вам какое дело?
— Самое непосредственное.
Он несколько растерялся.
— Дело в том, что они не вывесили афиши. За две недели до прибытия цирка мы отправляем в город ребят с афишами о нашем представлении. Они предлагают их повсюду, в магазинах, в лавках, в аптеках, где они должны висеть на виду до прибытия труппы и во время гастролей. Вместо оплаты оставляют два-три благотворительных билета. Но мало кто догадывается, что мы проверяем развеску. Если к нашему прибытию афиш на месте нет, благотворительные билеты аннулируются.
— Понятно, — ответил я. — И вы, не отходя от кассы, разрываете их в клочья прямо на глазах у детей. Вполне возможно, что этот мужчина снял ваши афиши в своей лавке чуть раньше срока, или билеты дал ему кто-нибудь другой.