— Это не имеет значения. Билеты недействительны.
— Формально, вы, возможно, и правы. Но неужели вы не понимаете, что вы наделали? Унизили отца на глазах его детей. Нанесли такой удар по самолюбию, который ни он, ни они никогда уже не забудут. Что вы на это скажете?
— Вы что, легавый?
— Нет, я не из полиции. Для детей в таком возрасте их отец — лучший в мире, он самый сильный, самый смелый. Но вот какой-то тип оплевал их отца, а тот ничего не ответил.
— Я разорвал благотворительные билеты. Почему бы ему не купить обычные? Да и кто вы такой, в конце концов? Из муниципальных, что ли?
— Нет, в муниципалитете я не служу. Вы вполне могли сказать: «К сожалению, мистер, ваши билеты недействительны» и объяснить всё, как подобает воспитанному человеку.
— Ну, во-первых, за воспитанность мне не платят, — кассир оскалил свои жёлтые зубы. — А во-вторых, мне нравится рвать благотворительные билеты. Доставляет огромное удовольствие. И вообще, мистер, будьте любезны и проваливайте отсюда, пока я сам не помог вам это сделать.
Приехали, подумал я. Вот один из тех людей, которые пользуются своей крохотной властью, чтобы изобразить из себя Цезаря. Жестокое животное, лишённое отзывчивости и обречённое всю свою жизнь причинять другим боль. Эту тварь следовало стереть с лица земли.
Я купил пистолет тридцать второго калибра и коробку патронов. Семьи и близких у меня не было, а жить мне осталось всего четыре месяца.
Солнце клонилось к озеру, когда я вернулся на автобусе к балагану. Я посмотрел в конец аллеи. Кассир по-прежнему восседал в своей будке.
Как мне подойти к нему? Как выстрелить? Вопрос разрешился сам собой: я увидел, как к кассе подошёл сменщик, и кассир, закурив сигарету, неторопливо отправился по аллее к берегу озера.
Я настиг его на повороте, у зарослей кустов. Место было пустынное, хотя шум балагана явственно сюда доносился.
Он услышал мои шаги и обернулся. На его лице появилась недобрая ухмылка, и он нарочито почесался. Потом увидел мой пистолет, и глаза его полезли на лоб.
— Сколько вам лет? — спросил я.
— Эй, мистер, — быстро заговорил он. — У меня в кармане и десятки нет…
— Сколько вам лет? — повторил я.
Он нервно заморгал.
— Тридцать два года.
Я печально покачал головой.
— Вы могли бы прожить до семидесяти. Представьте себе: ещё тридцать — сорок лет, если бы вы позаботились быть человечнее.
Он побледнел.
— Вы спятили?
— Возможно.
Я нажал на курок.
Выстрел прозвучал негромко и совсем не так, как я ожидал; к тому же он потерялся в шуме балагана.
Кассир согнулся и как сноп повалился на землю. Он был мёртв.
Я присел на ближайшую скамейку и стал ждать полицию. Прошло пять минут, потом десять. Казалось, выстрела никто не услышал.
Я вдруг почувствовал, что чертовски голоден. С самого утра ничего не ел, и перспектива провести ещё полдня в полицейском участке за допросом показалась мне невыносимой. К тому же у меня разболелась голова. Я вырвал из записной книжки листок и написал:
«Можно простить сорвавшуюся с языка грубость. Но жизнь, исполненная жестокости и хамства, непростительна. Этот человек заслужил свою смерть».
Я хотел подписаться, но решил, что сойдут и инициалы. Мне не хотелось, чтобы меня арестовали, прежде чем я поужинаю и приму таблетку аспирина.
Я сложил листок и сунул его в нагрудный карман мёртвого кассира.
На обратном пути я никого не встретил. Я зашёл к Вешлеру, лучший ресторан города. Вообще-то его цены мне не по карману, но на этот раз я позволил себе раскошелиться.
После ужина я подумал, что небольшая вечерняя прогулка на автобусе не причинит мне зла. Мне нравились автобусные поездки по городу, тем более что вскоре свобода моих передвижений будет весьма ограниченной.
Водитель автобуса был очень нетерпелив и, казалось, видел в пассажирах своих личных врагов. Впрочем, давки в автобусе не было и стоял очень милый вечер.
На Шестьдесят восьмой улице у тротуара ждала хрупкая маленькая старушка с седыми волосами. Чертыхнувшись, водитель остановил автобус и открыл двери. Старушка улыбнулась и слегка поклонилась сидящим в автобусе. Она поставила ногу на нижнюю ступеньку: было очевидно, что её жизнь состоит скорее из неторопливых прогулок, чем из поездок на автобусе.
— Ну-с, — грубо прикрикнул водитель. — До вечера будем подниматься?